Скрипка синьора Орланди

Он покачнулся на стуле, схватился обеими руками за уши, стал что-то стонать, просить остановить игру. Мельком взглядывая на коллекционера, он видел, что тот продолжает играть и улыбается, выставляя напоказ свои отвратительные острые зубы. И вот уже Володя повалился на пол, стараясь упасть так, чтобы не больно ушибиться. Сквозь воск он уже не слышал ничего, и он понял, что Решетов кончил играть.

Володя нарочно упал так, чтобы была видна большая часть комнаты. Сквозь неплотно закрытые веки он видел, что хозяин вначале сел на диван, положив скрипку рядом с собой. Посидев и посмотрев в сторону Володи с каким-то умиленным выражением лица, он вдруг поднялся и вышел в коридор. Медлить было нельзя, и Володя, как ванька-встанька, вскочил на ноги, метнулся к скрипке и бросился с нею в коридор, очень надеясь на то, что коллекционера там не будет. Он схватился рукой за один замок — открыл его, за другой, но тут даже сквозь восковые пробки пробилось язвительное:

— Ах, какие мы, оказывается, притворщики! Ха-ха-ха!

Володя повернулся. Решетов уже не смеялся, а смотрел на него с ненавистью, протягивая вперед руку:

— Ну, отдай же мне её, отдай. Это не твоя вещь. Я заплатил за неё деньги! Отдай, будь благоразумным!

Медленно мужчина наступал на Володю, и в глазах его, линялых и рыбьих, мальчик прочел себе приговор. Можно было, конечно, признав неудачу, бросить ему скрипку, пообещать принести чертеж, но бегущие из зала мужчины и женщины, старики и дети, падающие в обморок, доведенные до истерики и инфаркта, вспомнились Володе, будто он увидел их в этих стеклянных глазах.

Молнией он метнулся в комнату, пока не зная, что в этом дурацком помещении без углов может помочь ему. Здесь царил полумрак, только на столе дрожали огоньки трех горящих в подсвечнике свечей. Бросившись к окну, где стоял мольберт и небольшой столик с палитрой, кистями и красками, Володя увидел бутылку, на которой четкими буквами было написано: «растворитель».

Мозг работал удивительно ясно и спокойно — просто Володя ничего не боялся, даже нападения этого безумца. Таким его сделало то происшествие на лестнице… Он схватил бутылку с растворителем, понимая, что, если не сделает того, что задумал, скрипка навсегда останется у Решетова. Двух секунд хватило Володе на то, чтобы поднести скрипку к радиатору батареи центрального отопления, а другой ударить бутылкой по той же батарее сверху. Пахучая жидкость, осколки стекла пролились на скрипку, облив и Володину руку. Две другие секунды были потрачены мальчиком на то, чтобы подскочить к подсвечнику и сунуть корпус скрипки прямо в пламя.

— Не надо-о! — заорал Решетов, протягивая вперед руки со скрюченными пальцами, но в одно мгновение скрипка превратилась в факел, гудящий и яркий.

— Я убью тебя! — потрясая руками, закричал коллекционер, и Володя сквозь воск расслышал его угрозу.

Схватив со стола нож с длинным и узким лезвием, служившим, наверное, для резки хлеба, коллекционер стал подходить к Володе. Несбывшиеся надежды, ненависть ко всему миру, к тому, кто лишил его власти над людьми, отчетливо отразились сейчас в его перекошенном лице. Размахивая перед лицом коллекционера факелом, Володя пытался выйти из комнаты. Дважды Решетов почти дотянулся до Володи ножом, но с криком отдергивал обожженную руку. Пятясь, приблизился Володя к двери, все ещё размахивая горящей скрипкой синьора Орланди. Не отрывая глаз от коллекционера, он левой рукой стал нащупывать не открывшийся в прошлый раз замок. Третьего замка на двери не было. Скрипка горела уже не так ярко, как прежде. Растворитель выгорел, и теперь пылало лишь дерево. Погасни оно, нож Решетова достал бы Володю.

…Он буквально вывалился на площадку, потому что дверь открылась неожиданно. Вопль разочарования, тоски и злобы пронзил тишину лестничной клетки, но Володя уже бежал вниз, не обращая внимания на то, что держал за гриф обугленные останки инструмента колдуна Орланди. Лишь на улице он почувствовал, что в его руке что-то зажато. Взглянул — и бросил обгоревший труп страшной скрипки у входа в подъезд, а потом быстро пошел к троллейбусной остановке. В его голове все пел, надрывно и томно, прекрасный, но очень печальный мотив услышанной в башне сонаты.

«Что-то знакомое, только никак не вспомнить, — с болью подумал Володя. — Нужно обязательно узнать, что это за соната. Мама, наверное, знает…»

* * *

Когда Вероника Мефодьевна увидела Володю в архиве, то вскинула вверх свои тонкие желтые руки и прогудела:

— Ах, это так нобиле, так нобиле, что значит «благородно»! Как благородно, что ты пришел навестить меня, Володя! Не хочешь ли позаниматься документами?

— Очень хочу, — сказал Володя и развязал тесемки принесенной с собой папки. Конверт из вощеной, чуть желтоватой бумаги лег на стол перед Вероникой Мефодьевной.

— Это что такое? — даже испугалась женщина, но Володя сразу услышал в её восклицании игру и притворство.

— Письмо и чертеж. Я украл их из вашего архива, но они были мне очень нужны…