Обыск на улице Красная Пресня проходил на удивление мирно: ни обмороков, ни стонов, ни обычных в таких случаях угроз, типа – вы за это ответите, вам не поздоровится, не трогайте погаными лапами – ничего подобного, к чему работники уголовного розыска давно привыкли и без чего как-то даже неуютно себя чувствовали: копаться в чужом барахле без сопротивления хозяев, под одними только с их стороны укоризненными, молчаливыми взглядами было неестественно и даже жутковато, так вот – ничего подобного не было. Средних лет женщине с неяркими, но очевидными следами былой красоты на лице, открывшей сотрудникам МУРа и назвавшей себя владелицей квартиры, предъявили ордер, Клавдия Григорьевна – так звали женщину – без особого удивления, как само собой разумеющееся, пробежала глазами бумагу с гербовыми печатями, проводила компанию из четырех человек в комнаты (их было две), сама же расположилась в коридорчике и оттуда с нескрываемым кокетливым интересом во взоре стала наблюдать за происходящим. Со стороны могло показаться, что поставленные в дверях понятые – дама, габаритами напоминавшая артистку Крачковскую, и ее супруг с лицом недавно уволенного из правительства министра по налоговым сборам по фамилии Починок – больше чувствовали ответственность, волновались и принимали ближе к своим сердцам подобное внедрение в чужую жизнь.
Мерин в обыске участия не принимал: ему предстояло сообщить матери об убийстве сына, и он вот уже минут сорок, с самого своего появления в этой квартире, пребывал в состоянии, близком к бессознательному. Никакие связанные с кражей на Тверской улице находки сотрудников не могли вывести его из оцепенения: ноги свело судорогой, виски гвоздями дырявило изнутри, ладони взмокли, давно сомкнутые зубы не разжимались. Дело дошло до того, что занявшая было себя чтением газеты спокойная и грациозная Клавдия Григорьевна подошла, наклонилась над ним и, очевидно, чтобы не мешать работе следователей, шепотом поинтересовалась:
– Вам нехорошо?
Мерин вздрогнул всем телом.
– А?!! Мне? Почему? Хорошо. Нормально.
– А то я смотрю – может, попить чего? У меня борщ есть. Хотите?
– Нет, нет, – почти закричал Мерин, – я сыт, что вы, не надо… Мне поговорить… с вами…
– Со мной? Ну давайте поговорим, отчего же. Давайте. – Она принесла из прихожей свой стул, села рядом. – О чем? – И поскольку ответа не последовало, высказала предположение. – О сыне?
– Да, о нем…
И в это время заиграл мобильник.
Мерин схватил трубку, долго, постепенно багровея, молчал, затем произнес одно только слово: «Идиоты!!!!» – и выбежал на лестничную площадку.
Сотрудники все как один побросали свои дела и вместе с понятыми обступили растерянную Клавдию Григорьевну, требуя разъяснений, но та только в недоумении поднятием красиво очерченных бровей округляла глаза и сокрушенно разводила руками.
– Ваш сын жив! Понимаете – жив!! Он жив!! – заорал вернувшийся в комнату следователь. – Ах, какие же идиоты! Не волнуйтесь, он жив! Садитесь и успокойтесь – жив он! – Мерин силком усадил женщину на стул. – Ребята, все в порядке, жив он, продолжайте, идите, мы поговорим, все в порядке. – И уже спокойнее обратился к не на шутку растревоженной Клавдии Григорьевне. – Не волнуйтесь так, ваш сын жив!
– Да я сама знаю, что жив. Зачем вы мне это говорите? Сегодня утром я проводила его в университет, он у меня юридический заканчивает… Зачем вы…
– Скажите, Клавдия Григорьевна, фамилия вашего сына?..
– Каликин.
– Это по отцу?
– Нет, это моя фамилия, отца у него нет.
– Но… Как?.. А как же?.. Когда-то ведь был, – утвердительной интонацией заключил следователь, но тут же засомневался, – я прав?
– По-разному бывает, – она мило улыбнулась.
– В данном случае был, но мы расстались.
– А фамилия мужа?..
– Заботкин.
– Как?! – Сева не сумел скрыть удивления, зачем-то долго с подозрением смотрел на сидевшую перед ним женщину. – Заботкин?!
– Да, Заботкин Николай Семенович. Что вас так удивило? Он ушел от нас, когда Игорьку было два месяца, – она опять улыбнулась, – два месяца до появления на свет.
– Это как? – Мерин был явно не в форме.
– Это так. – Она продлила не сошедшую еще с лица улыбку, затем посерьезнела. – Я была на восьмом месяце беременности, когда он ушел от нас к другой женщине. Там у него, я потом случайно узнала, тоже кто-то родился, но не сложилось.
– Но отчество у Игоря?..
– Николаевич, отцовское.
– А почему фамилия?..
– Это дурацкая история. Когда я вернулась из роддома и первый раз вышла с завернутым в одеяльце сыном на прогулку – соседи к тому времени все уже об уходе Николая знали… – Клавдия Григорьевна, безусловно, была хорошо осведомлена, что улыбка ее украшает, и часто этим пользовалась, – вы слышали такую поговорку: не было у бабы ЗАБОТ – купила баба порося?
– Д-д-а-а, – неуверенно признался Мерин.