Мерин, рассчитывая на продолжение монолога, перестал дышать, сидел не шелохнувшись: «Значит кто-то все-таки отлучался с дачи в день московской кражи»! Но Марат Антонович, как и в прошлый его приход, без предупреждения неудобно пристроил голову на письменном столе и закрыл глаза. Стало очевидным: аудиенция окончена. Сева какое-то время посидел в тишине, на всякий случай, скорее себе самому, чем прикорнувшему собеседнику, задал негромкий вопрос: «Отчего же все-таки ушла из жизни Ксения Никитична?», но вопрос этот, ответ на который был ему жизненно необходим, так и остался висеть в неуютном кабинете Марата Антоновича Твеленева.
Анатолий Борисович Трусс считался лучшим во всем МУРе «колотилой», как с незапамятных времен по чьему-то меткому выражению в Конторе называли следователей, умеющих «раскалывать» самых неразговорчивых подозреваемых. Своими разнообразными методами воздействия на собеседников майор ни с кем из сослуживцев не делился, и многие, завидуя блестящим показателям труссовских допросов, перешептывались по углам, дескать, не все из этих методов укладываются в строгие рамки уголовного законодательства. Но, как принято считать в среде правоохранительных органов, – победителей не судят, поэтому, если арестованный после очередного «собеседования» с Анатолием Борисовичем и выходил из его кабинета с разноцветной и несколько увеличенной в объеме физиономией, то считалось, что просто бедняга вовремя не посмотрел себе под ноги, обо что-то споткнулся и неудачно ударился лицом об пол. Правда, справедливости ради, случалось это нечасто, Трусс отдавал предпочтение победам психологического характера. Особенно когда перед ним оказывался подследственный, по его выражению, «ума близкой соотносительности», каким в данный момент и представлялся ему Антон Твеленев. Беседа протекала неспешно и стороны, не пуская до поры в ход когтей, мягкими лапками, не без пиетета друг к другу развлекались невинностью вопросов и отточенной искренностью ответов.
– Вы уж не обессудьте – такими словами обратился майор к введенному в его кабинет молодому человеку, – следователь Мерин ненадолго отлучился по делам службы и поручил мне подписать ваш пропуск на выход. А я, старая перечница, привык вникать в суть происходящего и поэтому прошу разрешения задать вам несколько вопросов. Не возражаете?
– Да, пожалуйста. – Идя под конвоем на допрос, Антон придумал держаться вежливо, но без какого бы то ни было по отношению к себе амикошонства.
– Я постараюсь не быть назойливым. Вас ведь когда сюда доставили? Вчера после убийства?
– Совершенно верно.
– Как его, напомните…
– Кого?
– Убитого.
– Игорь. Игорь Каликин.
– Каликин. Это фамилия по отцу?
– По матери.
– Что «по матери»?
– Фамилия.
– А-а-а, а мне подумалось – это вы меня хотите «по матери». А почему не по отцу?
– Не знаю. Он их оставил.
– А его как?
– Заботкин.
– Забо-о-откин. Ан и не позаботился. Вас эти добры молодцы из местной ментуги сразу сюда доставили?
– Нет, сначала у себя пытали, а потом уж сюда.
– Так прямо и «пытали»?
– Именно «прямо».
– С применением?
Антон не понял вопроса.
– Что вы имеете в виду?
– Ну я имею в виду – с применением орудий-то пыточных?
– Нет, без применений. – Антону не понравился следовательский юмор, и он не счел нужным это скрывать. – Но словесные орудия применялись в полной мере.
– Головотяпы. Платят им с гулькин нос, вот они и мечут икру. – И, заметив изменение в настроении собеседника, «поспешил исправить оплошность». – Вы, случаем, не знаете, кто такая Гулька?
– Не интересовался.
– А я вам скажу – это голубей иногда так называют ласково: гулька. У них носы маленькие. Расскажите-ка поподробней – как это произошло?
– Что именно?
– Ну, убийство это. Это же, насколько я в курсе, на ваших глазах случилось?
– Я вашему сотруднику подробно рассказывал.
– Ну и мне, не в службу, а в дружбу.
Антон нарочитой улыбкой потушил в себе приступ подступающего раздражения.
– Позвольте, я уж лучше «в службу»?
– Ничего не имею против, извольте, коли дружить не расположены.
– Мы ехали в лифте…
– А в лицо смогли бы узнать убийцу?
Антон некоторое время молча разглядывал следователя.
– Нет, я его не видел. Там было много народу… Игорь упал, только когда все выходить начали…
– А до этого – ни звука?
– Нет.
– Странно, не кажется вам? Он ведь не мгновенно умер?
– Нет.
– Вот видите. Я полагал, когда нож в спину всаживают, прежде чем концы отдать, человек как-то реагировать должен. Кричать, на помощь звать. Нет?
– Не знаю, не пробовал. – Антон, в очередной раз силясь улыбнуться, показал зубы.
– За что, как вы думаете, убили вашего друга?
– Не знаю.
– Вы ведь дружили?
– Да.
– Домами?
– Что вы имеете в виду?
На этот раз твеленевскую «непонятливость» широкой улыбкой отметил Трусс.
– Дома ваши я имею в виду. Ваши дома и ничего более.
– Если вас интересует – бывали ли мы в гостях друг у друга, то да, бывали.
– Ну вот, именно это меня и интересовало. С матушкой его, стало быть, знакомы?
Антон неопределенно пожал плечами: мол виделись, конечно, но…
– Понятно – разные поколения. Вам ведь?..