Скрипнула дверь Мавзолея (СИ)

  Как две птицы в суконном полете распахнулись полы широкой шинели железного Феликса, когда его фигура стремительно перешагнула порог его любимого здания. В своем кабинете он сорвал со стены собственный портрет, кинул его на пол и смачно раздавил стекло каблуком сапога.

  - Списки всех арестованных мне на стол.

  - Списки тех, старых, или списки этих, новых? - угодливая кожанка поправила на поясе деревянную кобуру маузера.

  - Всех, всех, - как-то вдруг по-доброму закашлялся Феликс Эдмундович, с размаху сел на стул и неумело стал теребить кнопки сотового телефона, - Билайн, мать их за ногу, всех к стенке поставлю, революции нужна надежная связь.

  В кабинете Ленина за полночь горел свет его любимой зеленой лампы, он сидел за пахнущим старым чердаком столом, потому что дорогой стол из красного дерева был вытащен по его приказу еще вчера, а дорогой диван сменили на узкую железную кроватку из его же музея.

  - Диктатура гребаннового пролетариата должна стать надежной опорой новой Советской власти, - бормотал Ильич про себя, размашистым подчерком записывая эту фразу на бумагу, опуская лишь слово "гребанного".

  Ильич вскочил из-за стола и стал нервно мерить семенящими шагами длину своего кабинета. От двери к окну выходил двадцать один шажок, оттуда почему-то получалось больше - 22 шашка. Это озадачило Владимира Ильича, он буркнул про себя "перебор" и, метнувшись к столу, размашисто написал заглавие своей новой статьи "Шаг вперед, два шага назад", и снова вскочил, чтобы шажками перепроверить свою правоту. Все верно, не считая эти базовые двадцать шагов вперед, в расчетах было на один меньше.

  В этот момент к нему заглянул заспанный Троцкий и ехидно заметил:

  - Ты себе уже весь ковер протоптал, все спят уже давно, мешаешь, Сталин под тобой живет этажом ниже, тоже не спит, злится, я тут новый учебник по истории вчера прочел, так Коба этот тебя скоро заменит, а на меня за границей киллера натравит, с контрольным ударом ледоруба в голову.

  - Знаю, утка он вонючая, смерти моей не дождется, а дел-то столько у нас еще, сколько интеллигенции по тюрьмам мается, все руки не доходят перевешать.

  - Да брось ты Володь беспокоиться, Коба потом всех загнет, а пошли его, гада, двумя подушками придушим.

  - Нельзя Лева этого делать, нарушим естественный ход революции, да ведь он тоже моего фараонского бальзама в 53-годом хлебнул, не умер он тогда, а прилег, чтобы без него все враги и раскрылись с тайной стороны.

  - А чешь тогда про него, как про тебя, нигде не было сообщения, что Сталин жил, Сталин жив, Сталин будет жить, - навострил бородку Лев Троцкий и весь замер в ожидании ленинской правды.

  - Так он сам и не велел, и из Мавзолея сам себя потом попросил вытащить, беспокойно там, на демонстрациях по крыше трибуны политбюро так топают, я привык, а Коба три года промучился и попросил Хруща, чтобы отвлечь народ его культом личности и потихоньку перезахоронить.

  Внизу, под полом, звякнуло по потолку пустым стаканом.

  - Опять подслушивает, зараза, - Ильич намеренно затоптал по полу ногой, чтобы там внизу никто не смог прослушать с помощью пустого стакана их секретный разговор.

  - Ой, Вовка, ты меня уморил, темень ты пролетарская, тут стаканами никто друг друга уже пятьдесят лет не подслушивает, вот жучки везде понапиханы, это он с Ворошиловым стаканами стучит, вино ему прислал из Грузии, как его, Саакашвили, правильно мужик поступает, заранее приседает. Это же ему не твой тезка Володя Путин с его мягкой демократией, с Россией лучше в мире жить, чем вообще не жить, - Лев Троцкий плюнул на ковер и вышел из кабинета Ленина.

  - Чем же они пахнут все, - принюхался за выходящим Троцким хозяин кабинета, нет, на чеснок не похоже, так битой кровью на бойнях пахнет, и широко распахнул окно, чтобы проветрить помещение.

  Утром к Ленину снова потянулись ходоки из дальних областей России.

  - А что с мэрами-то нам тепереча делать, - спросил Ильича пожилой крестьянин в потертых джинсах, и уверенно поковырялся у себя в носу.

  - А мы раньше что с помещиками делали, все отобрать, непременно отобрать, а потом жечь, естественным образом жечь их.

  - Так каменные коттеджи не горят, они же замками на земле стоят, да против них старые деревянные помещичьи усадьбы сараями выглядят, - крестьянин в джинсах еще упорнее поковырялся в своем носу, отчего Владимир Ильич не по пролетарски сморщился от отвращения, и развел руками:

  - А кому сейчас легко, жечь нельзя, взорвем, и на обломках новых русских напишут наши имена, - Ильич заткнул два пальца себе под сюртук, почесал давно немытую грудь, и, задрав голову, посмотрел в окно, невольно подумал об Инессе Арманд, и тут же попытался отогнать от себя ее соблазнительный образ. Он отогнался.