Скрипнула дверь Мавзолея (СИ)

  Сексом занимались только после свадьбы, которые играли по старым обычаям, и невеста только после брачной ночи узнавала за живого она вышла мужчину или за мертвого. Эти смешанные браки приносили еще более странное потомство, сведения о котором тщательно скрывались, но на западе в газетах писали, что в стране Добра иногда рождались от смешанных браков странные дети, которые были настолько преданы революции, что их боялись не только живые, но и мертвые. Эти дети, словно заведенные роботы, любили Ленина, партию и готовы были в любую минуту умереть за все, что было хоть немножко красного цвета, они уже не хотели просто работать, а только фанатически перевыполняли суточные нормы и тут же устанавливали себе новые и новые.

  Однажды один такой новый человек, из подросших, попал в серьезную аварию и угодил на операционный стол. Врач, оперировавший его, вышел из операционной в полу обморочном состоянии, и успел только вымолвить:

  - Они не люди, они лучше людей, они..., - и тут же был застрелен сопровождающим этого больного чекистом.

  Западная пресса, как всегда все переврала, и сообщила, что этот врач при вскрытии ново нового русского не только обнаружил вместо сердца пламенный мотор, но и вместо мозгов пентиум первой модели, и медные провода вместо кишок. Эти ново новые, видимо, рождались от брака мертвого и живой уже законченными роботами, фильм Шварценеггера будто бы ожил в России в красном варианте.

  Все боялись этих ново новых русских, не нужно их путать с уже расстрелянными новыми русскими, и нетерпеливо ждали прихода белых. Этих спасительных белогвардейцев поджидали не только мертвые красные, чтобы не скучать, но и живые красные, которые боялись ново новых русских больше, чем красных покойников.

  А потом вдруг на внеочередном съезде партии выступил перед всеми любимый Ленин и сказал, что не "лучше меньше, да лучше", а "больше и хуже", его не поняли, но бурно зааплодировали.

  - Будь проклят тот народ, который не хоронит в земле своих покойников, и как музейную мумию показывает меня уже столько лет подряд, - с обидой в голосе красноречиво сказал Ленин. - Они ведь вместе со мной оставили всех нас не зарытыми, и до сих пор не похоронили старую вражду, разделившую русский народ на два лагеря, в котором давно нет ни правых и ни виноватых.

  В ужасе застыли в зале теплые и холодные, когда Владимир Ильич вдруг стал перед переполненным залом на колени и, умоляюще попросил:

  - Спрячьте меня, товарищи, от врагов, которые видят в моем высушенном теле пугало коммунизма, спрячьте меня от друзей, которые рассматривают меня, как нетленный символ их веры, - Ленин опустил голову и еще тише добавил, - заройте меня, товарищи, если сможете.

  Весь зал при этих ленинских словах тоже упал на колени, и только Дзержинский едва удержавшись на ногах, всей своей нескладной фигурой метнулся к трибуне:

  - Белые встают, по всей стране из могил поднимаются.

  В сторону Москвы со всех четырех сторон уже летели полки мертвых белогвардейцев на своих мертвых конях, такие же страшные и беспощадные, как красные, и их заржавленные сабли рубили по пути всех оставшихся живых, которые только что пережили кровавый приход красных покойников. В этой безмолвной атаке не ржали оскаленные лошади, открытые рты всадников не выпускали изо рта боевого "ура", лошадиные копыта не касались январского снега. За веру, царя и отечество они мчались по полям и дорогам без единого звука, и лишь с хрустом отлетали головы попавшихся на их пути живых, не успевших посторониться от этой настигшей их белой правды.

  А в магазинах Москвы уже пропали лопаты, потому что каждый мертвый красный после знаменитой речи Ленина считал своим долгом как можно быстрее явиться на место своего прежнего захоронения, вырыть себе могилу и само захорониться. К вечеру все мертвые красные уже были в земле, а белые орды, так и не долетев до столицы, вдруг сами растаяли в воздухе, как белым прахом присыпав всю землю светлой памятью о себе.

  Уже к полуночи и сам Ленин пошел в Мавзолей.

  Его шаги не отпечатывались на январском снегу, и изо рта не белело дыхание, а у часового при Мавзолее стыли от этой страшной картины зубы, но он и глазом не повел на Ильича, как вдруг Ленин сам заговорил с солдатом:

  - Скажи, сынок, - с веселым прищуром спросил Ильич, - ты здесь, у Мавзолея, меня от народа стережешь или народ от меня охраняешь?

  В ответ часовой, так и не моргнув даже глазом, бесчувственным кульком упал на мраморный пол, а Ленин, по-доброму ругнувшись, перешагнул потерявшее сознание тело и, согнувшись, по-стариковски пошел домой, громко хлопнув за собой дверью.

  Алексей ВИНОГРАДОВ

  2003 год