Скрипнула дверь Мавзолея (СИ)

  А тем временем в других странах СНГ тоже было неспокойно. Многочисленные отряды красных латышских стрелков, второй раз сделав в России революцию, вернулись на историческую Родину, где их приняли почти радостно, то есть, и пикнуть никто не успел. Через десять минут Латвия вышла из НАТО, а красные латышские стрелки на законном в стране латышском языке зачитали правительству страны расстрельный приговор. В страхе перед красными латышами местные русские тут же признали латышский язык единственно понятным, но все равно все говорили на русском и постоянно ездили советоваться в Москву, отчего в кассах не хватало билетов, а в буфетах пирожков.

  Ющенко вдруг сам предложил России войти в состав Украины, и она тут же вошла, и впервые без оружия.

  В Молдавии и Грузии ....

  В Москве по толпе перед Большим театром тревожно ползли слухи, что сегодня утром ожил Владимир Маяковский. Уж третий час люди не расходились, ожидая у входа в театр любимого пролетарского поэта, которого там уговаривали не уезжать из дважды советской России.

  - Я не могу оставаться в стране, - кипятился Владимир Владимирович, - где шмат дешевого мяса в тесте зовется "Биг-Магом", а конфета с пастилой "Сникерсом" - эта хрень ни с чем в моих стихах не рифмуется.

  У входа его встретили тысячи рук и понесли к Красной площади. У мавзолея Ленина Владимир Маяковский выдохнул из себя то, что ждала толпа его поклонников:

  - Я русский бы выучил только за то, что на нем разговаривал Ленин, - выпалил по привычке народный поэт, и вдруг неожиданно добавил, - а о чем он мелет я так, к сожалению, до сих пор не понял, товарищи.

  Отчего товарищи его тут же уронили на мостовую.

  Все события повторялись с какой-то упрямой точностью. Максим Горький вновь поначалу не принял революцию, написал Ленину гневное письмо, запечатал конверт и уже хотел, было отправить его в Кремль, но вдруг вскрыл конверт и насыпал туда пригоршню радиоактивного полония, от которого потом месяц светились по ночам все крепостные стены Кремля, и в округе облезли все кошки и голуби.

  Впрочем, и Каплан была уже другой, ее научили стрелять, купили очки и ручной гранатомет, все напрасно, дело и тело революции было бессмертным.

  Вслед за пролетарскими поэтами и писателями встали из гробов деятели науки, красные директора, беспризорники, первые пионеры и первые комсомольцы. Все они смешались с лояльными к ним живыми людьми, для общего гнева которых уже не хватало обычных погромов новых русских, которых стали уже экономить и казнить только на лобном месте на Красной площади, в прямом эфире основных каналов телевидения. Специальные игровые телепередачи "Казнь-2" и "Званный ужас" стали настоящими хитами российского телевещания.

  В стране запретили практически все, женские прокладки, секс, иностранную музыку, Спид, DVD, креветки, копченую колбасу..., в общем, почти все, что последние десять лет растлевало нашу страну, но гражданская война так и не началась, потому что было не с кем - белые так и не проснулись. Советские ученые зорко присматривали за теми местами, где в революцию закапывали трупы белых офицеров и рядовых белогвардейцев. Белые упорно себя не проявляли, бороться было не с кем, революция была в опасности.

  Одно дело, скакать на пулеметы с шашкой на голо, чтобы отдать жизнь за счастье трудового народа, другое - жить в стране свершившейся революции, где все поголовно за красных и все думают одинаково. Граждане постоянно друг перед другом все делили и переделивали, и друг о друге заботились, как родственники, и так сильно любили социалистическую Родину, что публично не только пели ей стихи, но и плакали от счастья. Соберут большой митинг, и плачут, и плачут.

  А белые так и не воскресли. Живые красные боялись мертвых красных, которые в свою очередь тоже боялись теплых, как они звали обычных людей.

  В деревнях не проснулись кулаки, в лесах не завелись банды зеленых, в песках и горах не вылезли басмачи, удивленный красный командир Щорс на взмыленной лошади метался по Сибири, но некого было зарубить, потому он согласился пересесть на "Хонду", правда, с правым рулем.

  В стране все было настолько хорошо, что от зависти краснели все окружающие страны, и осторожно мечтали о коммунизме, обматывая свои границы еще одним рядом колючей проволоки.

  Уж трудно было представить себе общество, где настолько все были равны друг к другу, что стали непохожими на живых людей, и все, даже теплые, стали походить на не теплых, то есть, на мертвых. Все мысли мертвых и живых были о справедливости, о созидательном труде и доброте, которая липкой волной захватила все население. Во время коммунистического отдыха, все живые старались вести себя, как вели себя мертвые почти сто лет назад, гармошки заменили собой музыкальные центры, длинные неуклюжие женские платья прикрыли у живых женщин, все, что могло бы вдруг загореть, вместо сникерсов лузгали семечки, вместо виски пили самогонку. В кинотеатрах вместо "Терминатора" показывали фильм "Чапаев", который сам, кстати, не пропускал ни одного сеанса про себя, и плакал, когда выдел так недостающих ему белогвардейцев.