Скрижали

За Юркой всегда стояла непонятная тёмная сила. Когда после предварительного следствия, месяцев, проведённых в камере на Лубянке, после суда, после этапа жалкий, раздавленный Борис появился в лагере, Юрка выслушал его скорбную повесть о том, как из всей компании врачей, торговавших наркотиками, подставили, посадили лишь Бориса, который только пришёл с институтской скамьи и всего‑то навсего за какую‑то тысячу рублей несколько раз выносил из больницы и передавал у метро «Кировская» парню в джинсовом костюме коробочки, где лежали ампулы. Юрка сказал:

— За собой надо иметь волосатую лапу.

Невозможно было даже предположить, какая лапа стояла за щуплым Юркой. Другие заключённые его боялись, охрана разговаривала почтительно, на «вы». Даже казалось странным, что он получил срок за то, что не сумел утопить младенца… Срок был — те же семь лет, как у Бориса.

Один только раз поднял на Юрку голос матёрый убийца, страшный, огромный Леха. На другое утро он уже висел в петле. И всё сошло шито–крыто. Тем более что сам Юрка пальцем не шевельнул, чтоб осуществить месть. Посылки ему продолжали регулярно приходить. До сих пор Борис помнил вкус иностранного печенья, переложенного шоколадным кремом. «Это хорошо, что ты доктор, лепило, будешь здесь моим личным врачом», — сказал Юрка, угостил сервелатом, печеньем. Ни жены, ни родных у него тогда не было. Кто, в конце концов, сделал его генеральным директором издательства? Кто были те люди в мансарде роскошной дачи? А если это какая‑нибудь всемирная тайная организация вроде масонов? «Нет, получить «СкрижалиІ и бежать, драть из этой страны!» — Борис пригнулся к иллюминатору — «Ту-154» заходил на посадку.

За шесть часов полёта в самолёте почему‑то ни разу не накормили, только бумажные стаканчики с минералкой и лимонадом разнесла стюардесса. Узколицая. С кривыми ногами.

Никогда не интересовала Бориса Средняя Азия. Любимой областью его целительских набегов стал Кавказ, по преимуществу — Грузия, где жили достаточно интеллектуальные, состоятельные пациенты, как правило заражённые различными суевериями. Самым лёгким и прибыльным было избавлять от последствий «сглаза» — «нарушения энергетического поля, ауры», как объяснял Борис. При этом он ничем не рисковал, артистично размахивая руками вокруг тела очередной жертвы. В Средней же Азии, как он был убеждён, жили одни тупые «чучмеки», которые даже понятия о дурном глазе не имели. Зато они должны были хорошо готовить плов в каких‑то своих чайханах.

Он очень хотел есть, но шёл уже третий час дня. Важно было застать этого самого Ивана Степановича Стаха на месте, на работе. Только он мог свести с Артуром, одна только ниточка имелась в руках. И, выйдя после приземления из аэропорта, Борис взял такси, помчался по адресу, полученному у Юрки.

Всё, что видел он по дороге, подтверждало его предубеждение. Поросшие чахлой растительностью глиняные заборы. Убогие домишки. Дохлая собака, валяющаяся прямо на тротуаре. Пятиэтажные «хрущобы», сплошь обвешанные сохнувшим исподним. Группы сидящих на корточках бездельников в тюбетейках. «Забрать Артура и, так и быть, этого его Стаха, уговорить пойти в ресторан — вот было бы расчуде–чуде–чудесно. Сходу решить дело, и завтра же утром обратно в Москву….Значит, объясню, прибыл проститься перед Израилем. Поплачусь. Расскажу, как Линка и Танечка ходили выбирать куклу. Что? Неправда? Правда. У них вся надежда на меня. Тоже правда. А шансов устроиться там на работу — ноль. Значит, только лечить? Частным образом. А у меня не хватает знаний. В Израиле Артура Крамера нет. Значит, давай «СкрижалиІ. Логично? Логично», — так окончательно репетировал Борис свои ближайшие действия, подъезжая к тянущемуся вдоль выезда из города длинному забору, за которым, оказывается, помещалась дирекция заповедника.

Он прошёл через раскрытые ворота, увидел стоящий у крыльца небольшого здания газик, покрытый выгоревшим на солнце брезентом. Это был хороший признак. Может быть, сейчас здесь находится и Артур.

«Все расчуде–чуде–чудесно!» — подбодрил себя Борис и, пригладив на ходу встрёпанную шевелюру, вошёл в тёмный коридор, отыскал дверь с табличкой «Секретарь».

У окна за столом сидела пожилая русская женщина в очках. Она вопросительно подняла голову от счётной машинки.

Но Борис не успел слова сказать. Ноги его вдруг подкосились. У канцелярского шкафа, сами собой, со скрипом открылись дверцы, стена поплыла в сторону, по ней побежала трещина. Он ухватился за край стола, увидел: лампа на длинном проводе ходит под потолком, как маятник.

Секретарша тоже смотрела на то, как раскачивается лампочка.

— Присядьте, — наконец сказала она, — это у нас бывает часто. Вы приезжий? Вам Ивана Степановича?

Борис сел на стул. Ноги у него были ватные. Секретарша подошла к шкафу, закрыла дверцы. Лампочка переставала раскачиваться.

— Ну что вы так побледнели? — Секретарша налила из графина стакан воды, подала. — Всё кончилось, прошло.

Борис взял стакан, криво улыбнулся, пробормотал:

— Там, где я появляюсь, всегда землетрясение.