Скрижали

— Тогда вы опасный человек. Вас нельзя пускать в город, — тоже улыбнулась секретарша. — Так если вам Ивана Степановича — его нет. И не будет. Вы по какому вопросу?

— Что значит «не будет»? Как это «не будет»? Это невозможно. Я прилетел из Москвы по важному личному делу… Адрес его, домашний телефон у вас есть?

— Есть, конечно, есть. Только Иван Степанович как раз сегодня вылетел в высокогорное отделение заповедника как минимум на три дня. Вы с ним договаривались?

— Извините, тут должен быть ещё один приезжий из Москвы, Артур Крамер — наш общий знакомый. Как его найти? Они что, вместе вылетели?

— Знаю, о ком вы говорите. Он здесь у нас был. Суровый такой человек, неразговорчивый. Я ему ещё допуск оформляла в погранзону. Да, он сейчас в заповеднике, где‑то в другом месте.

— Где? Как его найти?

— Не имею понятия. Заповедник тянется на семьсот километров.

Секретарша лукавила. Забежав после конференции по делам в контору, Стах поделился новостью: этой ночью, когда его не было в городе, кто‑то навестил квартиру, нагло вытряхнул сумку гостя. Вроде ничего не украдено. Замки взломаны. Дверь раскрыта.

На всякий случай Стах запретил до своего возвращения давать кому бы то ни было информацию о том, где находится Артур Крамер.

— Но он нужен! Срочно. По важному делу. Позвоните куда‑нибудь, узнайте, где он. Если Крамер не сможет приехать в город, я готов ехать к нему. В крайнем случае дайте хоть поговорить с ним по телефону!

— Связи нет, — твёрдо сказала секретарша. Чем в большее отчаяние впадал посетитель, тем сильнее крепло в ней подозрение: а не он ли лазил в домик Стаха? С одной стороны, ей становилось жутковато, с другой — следовало как‑то задержать этого человека до прибытия Стаха. — А знаете, ваш Крамер говорил Ивану Степановичу, а Иван Степанович мне, он тут был в гостях у одного типа. Может быть, тот в курсе?

— Кто он? Где он?

— Сегодня что у нас? Пятница? Вот как раз по пятницам, субботам и воскресеньям вы его всегда отыщете на базаре — продаёт раскрашенные бюстики великих людей. Откровенно говоря, до сих пор не знаю, как зовут. У нас в городе кличут «Васька–йог». Если же он не в курсе, вернётся Иван Степанович, и уж тогда все узнаете. Как же это вы не созвонились, прилетели? У вас и телефона нет?

— Дайте, пожалуйста, — сказал Борис, поднимаясь.

«Врет», — подумала секретарша. Но написала на листке оба номера — служебный и домашний.

Он взял листок, понуро пошёл к двери. Секретарша уже рада была избавиться от этого посетителя, как тот вернулся.

— А где же я буду ночевать? — У него было лицо капризного, обиженного ребёнка. — И где этот ваш базар?

— Что касается жилья, как во всяком городе, у нас есть гостиницы. А до базара дойти совсем просто.

Она объяснила, как дойти, а у самой кошки скребли на сердце: в дирекции, как и на любом участке заповедника, была гостевая комната… Что если этот маленький, мучительно похожий на кого‑то человечек не имеет никакого отношения к ночному налёту?

…Борис плёлся по улицам. Никак не мог сообразить, сосчитать, сколько же дней осталось до отлёта в Израиль. Сказывались сутки, проведённые в Домодедовском аэропорту, когда вылет все откладывался и откладывался: не было горючего. Сказывалось и впервые пережитое землетрясение. Но конечно же, больше всего подкосила ситуация с Артуром…

Навстречу шли люди. Кто тащил картошку в авоське, кто зелень. Привязанные к стволам деревьев, стояли ослики.

«И в Израиле есть ишаки», — подумал Борис. Все ему стало безразлично. Даже «Скрижали». Все на свете.

Он входил в широкие ворота базара и представлял себе, как через считанные дни будет вот так же идти по Тель–Авиву, никому не нужный, вместе со своими Линкой и Танечкой. «Да нужен ли я им? — думал Борис. — Если нужен, только как машина для добывания денег. Стоило ли затевать возню, лишаться квартиры, «жигулейІ? Пилила год за годом: «Уедем, уедем, я так больше не могуІ. Подумаешь! Назвали пару раз «жидовкойІ, в лагере не сидела! Не все ли равно, где жить? В Москве был как рыба в воде, в Грузии своя клиентура…»

Борис обошёл овощные ряды, фруктовые, прошёл насквозь длинный ангар, где продавали сухофрукты и орехи, вышел на залитое солнцем пространство, забитое людьми, торгующими с рук.

Он уже еле волочил ноги, когда увидел того, кого искал. Стройный человек неопределённого возраста — ему можно было дать и сорок и шестьдесят — прохаживался вокруг стоящих на подстилке у его ног аляповатых раскрашенных бюстиков Сталина, Саддама Хусейна, Нефертити, Наполеона, который, конечно же, был в своей треугольной шляпе, и какого‑то лысого, узкоглазого хитрована с нарисованными чёрной краской редкими длинными усами.

— Кто такой? — спросил Борис, указывая на этот бюстик.

— Лао–дзы! — с готовностью шагнул к нему продавец. — Недорого!

— Лао–дзы никто никогда не видел, — возразил Борис, — не осталось изображений.