Скрытая угроза

С тех пор он никуда не летал, да и тот полет был всего лишь третьим в его жизни. Джени потом слетала разок на Филиппины – это когда ей угрожали там лишением гражданства. Она вообще была гораздо привычней к поездкам, чем ее муж, и в гигантском аэропорту вела себя как дома. Охранник спросил их по-английски о цели их путешествия, и она ответила этак запросто:

– Пожениться.

После паспортного контроля Джени побежала к конвейерной ленте, чтобы успеть закупиться в дьюти-фри. Она купила два флакона духов, ремень для себя, духи для матери Хаима и в качестве свадебного подарка фотоаппарат, чтобы сфотографироваться на Кипре. Теперь Сара выдвинул ее ящик в шкафу и нашел конверт с фотографиями. Бусы, про которые говорил Эзер, он так нигде и не нашел. Хаим и сам не понимал, почему ему так важно их найти. После того разговора накануне вечером он снова искал эти бусы в ванной, в буфете и под кроватью. Паспорта Джени в ящике уже не было, как и ее временного удостоверения личности. В этом месте она держала таблетки, перед тем как он их обнаружил. Был там и Новый Завет, который она прятала, и полиэтиленовый мешочек с письмами от сестры из Берлина и двумя старыми фотографиями отца и матери, а также потертый плетеный бамбуковый крест. Сара вытащил из конверта свадебные фотографии. Только они там и были, и он просмотрел их, может быть, в первый раз.

Фотокарточка из аэропорта, за минуту до полета: Хаим сидит в кресле перед впуском на самолет, и вокруг лежат сумки.

Полет был очень коротким, и его с самого начала тошнило. Он сказал Джени: хорошо, что они летят жениться не на Филиппины, как она сначала того хотела. Возле небольшого аэропорта в Ларнаке, где он почему-то почувствовал себя комфортнее, стоял микроавтобус, но, к разочарованию Хаима, оказалось, что дожидается он не только их. Водителя звали Агапитос, он был молодым, тощим и очень проворным. На одной из фотографий этот парень обнимал Джени и другую женщину из их группы. Агапитос был болтлив и трепался в основном с женщинами. На снимке он стоял в расстегнутой рубашке, была видна его загорелая и гладкая грудь. Хаим тогда решил, что он гей, но постеснялся спросить Джени, думает ли она так же. Агапитос терпеливо объяснил им, что они ждут пять пар из Израиля. Во время поездки он сообщил своим пассажирам: их привезут прямо в мэрию Ларнаки и там, в кабинете мэра, проведут бракосочетания, одно за другим. Очередность бракосочетаний установлена заранее, и изменить ее невозможно. Русская женщина, сидевшая позади них, попросила своего будущего мужа узнать, сможет ли она принять душ и переодеться, и Агапитос сказал:

– Переодеться – да, ванна – нет.

Кроме этого, во время короткой поездки от аэропорта до центра города никто вроде бы не произнес ни слова – ну за исключением Джени и еще одной гораздо более молодой филиппинки, сидевшей прямо перед ними.

На обороте фотокарточки Джени написала имя этой женщины по-английски, изящными буквами: «Марисель». Предполагалось, что после бракосочетания она едет с мужем в Южную Америку.

В складском помещении мэрии Хаим снял брюки и рубашку и надел на майку костюм, который ему купила мать. Джени тоже переодевалась; оставшись в трусах и бюстгальтере, она повязывала ему галстук, и на мгновение он увидел ту часть ее тела, которая понравилась ему больше всего: густую темную полоску волос, идущую от пупка по округлому коричневому животу до линии трусов. Сара долго ждал ее, пока она наносила макияж. Джени объяснила ему, как работать с фотокамерой, и он сфотографировал ее в платье, которое она купила себе в Южном Тель-Авиве. Фотография получилась темной, лицо Джени было едва видно. Марисель сфотографировала их вместе перед входом в кабинет: на этом снимке было видно, что Хаим выше своей невесты, хотя и горбится, и что костюм ему идет. И все же он выглядел старше ее. Разница между ними составляла пятнадцать лет.

Мэр спросил, не желают ли они, перед тем как подписать бумаги, что-нибудь сказать друг другу, и Сара ответил, что нет. В офисе их поджидал водитель Агапитос, выполняющий роль свидетеля, переводчика и фотографа. И на этом все. Агапитос попросил их поцеловаться на фоне большого окна, выходившего на пески, пальмы и море. Во второй половине дня они прибыли в пустующую гостиницу «Фламинго-Бич», и официант принес – только им двоим – бутылку шампанского и спагетти в сливочном соусе. Они сидели в одиночестве на балконе. Мать Хаима позвонила поздравить их, и Джени сказала, что скоро из Берлина позвонит сестра, но та не позвонила. Вечером они разделись, как уже несколько раз делали это в его квартире. Сначала раздевалась Джени, в ванной комнате, после чего лежала голая в постели и ждала его. Хаим пошел в ванную после нее, почистил зубы, проглотил «Тадалафил»[6], а затем вернулся в темную комнату и в нижнем белье лег в постель. Оба тогда хотели детей – по крайней мере, он так думал. Как обычно, сперва они долго молча лежали рядом на спине, и Джени, не глядя, медленно гладила его мягкий живот и гладкие бедра, пока что-то не произошло.