Скрытое во мне

Выбравшись из него, включил машинку и взглянул на себя в зеркало. На скуле была ссадина, как на плечах и груди, руки в синяках и на бедрах несколько отметин пальцев отымевшей меня сволочи. Глаза красные, губы искусаны, в горле саднит, копчик побаливает, но внутри боль не ощущалась. Прокрался в свою комнату в темноте. Натянул там чистое белье и лег спать. Удивительно, но заснул быстро, ни секунды не думая о произошедшем и оставшихся на поляне друзьях. Видимо, мозг был перегружен, как и тело, поэтому дал мне легкую передышку в виде крепкого сна без сновидений и тревог.

Не знаю как у кого в семьях заведено, но мои родители никогда не будили меня ни свет ни заря, особенно на выходных, хотя сами вставали намного раньше. Давали возможность выспаться, повторяя, что взрослая жизнь этого сделать не позволит. И в то утро меня никто не тревожил и я спал до упора, не желая высовывать нос из-под одеяла. Болело все как после активных физических упражнений, причем походу голова принимала в этом наиактивнейшее участие, ибо гудела больше всего.

Думать о произошедшем категорически не хотелось, и мозг мне услужливо в этом помогал, не подкидывая картинок событий, случившихся накануне. Конечно, организм давал понять, что что-то в его работе не совсем идет привычным образом, но и это связывать с сексом мне не хотелось. Мне казалось, что я мог всего-навсего простыть, потому что не соображал от выпитого, возможно, незаметно для себя таки влез в речку и бродил по берегу в мокрой обуви. Вот такую защиту включил мой молодой мозг, поэтому, выйдя в общие комнаты, смог улыбнуться родителям и спокойно съесть свой завтрак, хотя время было далеко за полдень.

Чудесным совпадением в тот день я остался дома один — родители после обеда ушли. Так как это было очень давно, то я не могу сказать куда именно, пусть будет на огород. Но помню точно, что в доме было тихо, и я включил телевизор, зачем-то затеяв уборку. Наверное, сработала еще одна внутренняя защита: когда в жизни бардак, нужно сначала привести в порядок жилище. Я спокойно бродил по дому с пылесосом в руках, смотрел по телевизору какой-то фильм и думал о том, что в будущем месяце мне предстоит поездка в город, чтобы подать документы в университет.

— Фелька, — внезапно послышалось из прихожей. — Ты дома?

— Да, — крикнул я из комнаты и выключил пылесос.

В прихожей стоял растрепанный Леха, словно только недавно проснулся, и заглядывал по комнатам, ища глазами родителей.

— Ты один, что ли?

— Ага.

— Покурим?

Ну конечно, покурим. Еще бы не отметить такое событие сигареткой, как оставленный без присмотра родителей дом. Не помню, считал ли я себя крутым, подкуривая очередную сигарету, но уже тогда тяга к курению у меня была сильной. Представить себя без нее в тот момент было просто невозможно, и даже в самый хреновый и непогожий день я выходил из дома, чтобы выкурить парочку. Естественно, родители не знали. Вернее знали, но поймать не могли. А если ловили, то начинались долгие и нудные разговоры о вреде курения, от которых тошнило больше, чем от бутылки водки, выпитой залпом.

Курить внаглую посреди двора тоже никто не собирался, поэтому мы забрались в густые кусты малины в палисаднике. Помню, тогда еще там росла вкусная старая груша. Ствол ее был тонким и кривым. Кора отслаивалась, словно от какой-то болезни, и была грубой, как у старика. Там мы и примостились с сигаретами в зубах, с наслаждением втягивая никотиновый дым, казавшийся блаженным на вкус и запах.

— Ну че ты? — кивнул мне Леха. — Как самочувствие?

— Да как обычно, — хмыкнул я, делая очередную затяжку. — Башка только болит и сушняк страшный. Мамка компот сварила утром, так я без палева его хлебаю, нахваливаю, та довольная ходит, улыбается.

Даже смешно сейчас вспоминать, насколько мы тогда были наивные, думая, что плывущий над кустами дымок никто не замечает. А мы считали, что уже взрослые и запрещать нам подобные шалости глупо, и даже спорили с родителями.

— Мне сегодня вообще поспать не дали. Стаса пришлось провожать на вокзал, а потом на картошку загнали.

При упоминании имени его брата внутри меня все перевернулось и так стало больно, что аж дыхание на секунду перехватило. Видимо, я изменился в лице, потому что друг подозрительно сверкнул на меня глазами и заговорщицки огляделся, словно кто-то нас там мог подслушивать.

— Че у вас там было вчера?

— В смысле? — с трудом проговорил я, глядя на парня во все глаза.

— Да ладно, а то я не знаю, куда вы вдвоем ходили, — подмигнул он мне, и сердце сделало кульбит. Леха зажал сигарету зубами, достал из кармана какую-то белую пачку и протянул мне. Это оказались ректальные свечи, от вида которых мне окончательно стало плохо, и сигарета выпала из рук. — Вот, — протянул он мне лекарство. — Это он тебе передал.

— Ты все знаешь? — на грани слышимости спросил я, ощущая, как лицо заливает краска стыда и прошибает холодный пот.

— Не в подробностях, конечно, — пожимает плечами, — он мне просто свечи дал, попросил тебе передать. Тут же сразу все понятно.