Скучная история

Мы, наверно, ни хуже их, ни лучше,

но сильнее, раз можем извести их.

Может, был какой сдвиг, сбой в мирозданье,

потому бедным нам и не досталось

сразу тел и пришлось летать, скитаться

по чужим, где гостям совсем не рады.

А мы что? Нам приют не меньше нужен,

чем наседкам.

      Питирим

Не думай и сравниться!

      55

      Она

Я свое выполняю обещанье –

попрощайтесь, и уходи отсюда.

      Питирим

Ты останешься жить тут?

      Она

Да, но страшно

мне с тобою общаться, с окаянным:

я привыкла, когда меня не знают.

      Питирим

Ну а с этими что?

      Она

Не беспокойся,

не найдут их, умею концы прятать.

      56

      Я

Кто они?

      Питирим

Я не знаю!

      Я

Ты откуда

здесь с ружьем взялся?

      Питирим

Вижу – в черном джипе

два громилы к сторожке подъезжают.

Что им, думаю, делать с моим другом?..

Были слухи плохие: беспокойно,

говорят, стало кладбище ночами,

а тут днем; непохожи на скорбящих –

зарядил два жакана, и недаром.

      57

Говорит – и потряхивает старца.

А тут кто не занервничает, с "тулки"

дав дуплетом? И хорошо, что яма

им готова, им с вечера зияет.

Потемнеет – оттащим, закопаем.

Да ты что, старый друг, неужто плачешь?

Ну, давай чего выпьем – рюмки в руки!

      58

      Она

Древний орден; как только объявились

мы на вашей земле, они охоту

объявили на нас. И гибнут сестры.

      Питирим

Тоже гости иных миров?

      Она

Нет, ваши,

человеки.

      Питирим

Откуда они знают?

      Она

А ты сам?

      Питирим

У них знанья не оттуда.

      Она

Может, Бог, если он есть в этом мире,

если есть в остальных, так все устроил,

что на каждую жизнь есть свой убийца,

вот они и охотятся.

      Питирим

Наверно.

      59

      Питирим

К черту всю богословскую беседу!

Пойду пить.

Она

Питие и умудрило

тебя так, что ты смог меня увидеть;

ох, гляди, так до святости допьешься,

и душа твоя ждать свечного жара

там

(показывает ему на область сердца)

не станет – проклюнется наружу

нимбом жарким среди дневного света.

И охотники за тебя возьмутся –

не докажешь, что сам, без нас, допившись…

60. Она

Поп уходит, оружие уносит.

Я осталась одна. Берусь за книги.

Как читал он такое – непонятно.

Вроде русский язык, а запинаюсь

в каждом слове. Стакан я протираю,

наливаю поповского кагора,

выпиваю, кривлюсь и выдыхаю –

и читаю уже легко и ровно,

понимаю его пристрастный выбор,

нахожу вкус к поломанному стилю…

61. Питирим

Смерч атОмной войны смёл все живое.

Мы гадали, мы сроки вычисляли,

мы для дела трудились рокового

по всему миру; все, что накопили,

пригодилось: успели в час недобрый

мы друг друга; и смерть распространялась

по народу, стране и по соседям,

пока с вражеской смертью не столкнулась –

в одну общую, вечную смесились.

Кто из нас чьим оружием погублен?

62. Она

Полетели, сестрицы! Полетели!

Мы свободны. Ты кем была? А ты кем?

      ***

      ***

      ***

63. Она

Я ж, представьте, в кладбищенской сторожке

время мыкала, там пила безбожно,

там читала стихи. Теперь не вспомню,

хотя есть пара строк – прям на сегодня,

прям за сердце берут. Я почитаю.

Начала им рассказывать, слабея:

Ах ты, горе-злосчастье, мне на долю

ох какое крученое досталось…

      ***

      64

Я очнулся среди пустого места,

среди космоса. Три мои подруги

тут же рядом. "Мы кто? Как очутились

в этом чуждом пространстве?" И стеснились,

будто я им последняя надежда…

И купчиха молилась, и вторая

повторяла все: "Я не виновата",

и наездница тихо материлась.

      65

Подождите вы, дайте оглядеться.

Как сюда нас забросило с кладбища?

Напрягаюсь болезненно, и память

начинает со скрипом возвращаться:

материнское лоно, путь недальний

к свету, жизнь из обид и унижений,

детство жалкое, существо немое,

обретающее посильный голос.

      66

Дальше юность, устройство на работу,

Питирим, разговоры с ним и пьянство,

эти трое – а дальше размывает:

кто-то прячет труп, кто-то (я?) находит;

гостья в доме, другие гости в доме;

грохот, дым – это было в самом деле?

      67

Муть ноябрьская, дальше зима, что ли…

Смутно помню войну, как сквозь чужое

зренье видя, чужие ощущая

страхи, похоти… А сейчас вернулись

ощущения самости, всей жизни;

только странно, что в виде бестелесном

так все мало… совсем не изменилось.

Ну, я, впрочем, всегда был телом слабый…

      68

Вспомнил: эта была… кого убили,

не добили те, в деловых костюмах…

А вернее – душа ее, вернее –

нечто сильное, жало в плоть мне остро,

"я" мое изничтожившая сука.

      69

Где теперь ты? Последнее усилье

совершаю избавиться от гостьи

столь коварной – следы ее простыли.

То-то! Знай, на кого пасть разеваешь,

душу чью так схарчить, голуба, хочешь!

А подавишься, съевшая собаку,

а живехонька душенька поэта.

      70

И погибла тварь гибелью последней,

унесла меня из всеобщей смерти,

не желая спасла, не понимая.

Ах, как дивно живуч я оказался,

на кривой-то кобылке и объехал

все опасности, пропасти, не сгинул,

прихватил еще этих, мной любимых…

Жизнь и смерть как местами поменялись!

      71

Ты была паразитом в моем теле;

только лишь повторила мои строки –

подчинилась моим словам, напевам,

уступила мне… тело или что там…

Все мы – сгустки энергий в чистом виде,

уступила чего важнее тела –

образ, что ли, на времени-пространстве,

отпечаток, тень беглую, живую.

      72

Стала пищей; вот все мы так, поэты,

заедаем чужой век, пожираем

ум читателя, в кровь его, в дух входим

вроде этой беглянки, но потоньше,

похитрее; читайте меня – это

лучше сильных, любых рукопожатий.

А чем больше читателей, тем больше