Скульптор и скульптуры

Надеждину стало тепло и хорошо, и оттого, что эта женщина ничего не просила себе, и от мысли, что он прикоснулся к какой-то не земной чистоте и пониманию жизни. А такие слова, как конфеты, праздник, вернули его в своё детство. Глаза его заблестели от воспоминаний. Он купил мандарин, конфет, печенья, яблок и пряников. Ему ещё никогда не хотелось быть столь благодарным. Вместе с продавщицей он всё бережно разложил по вазам и поставил на стол. На столе лежали книги для обмена и чтения. Приходи и бери, только оставь запись о том, какую книгу взял.

Надеждин расчувствовался. Его мозг отказывался верить в то, что он видел. Во всех ближайших деревнях в магазинах, вместе с бодяжной водкой, продавали гробы, венки и памятники. Власть вещала в новостийных телепередачах, что она создала народу максимум комфорта. В одном магазине можно купить всё: и чем отравиться и где упокоиться. Надеждин называл эту власть – тварями и скотами, но деваться от неё было абсолютно некуда. Так он считал. Но, оказывается, ещё остались островки… Надеждин поклонился продавщице и молча вышел из магазина.

Пока Надеждин ждал электричку, в его голову приходили мысли о родине. Это были редкие мысли и редкие минуты счастья, в которых он любил свою родину, как хороший сын любит своих родителей. Он думал о том, что благодаря таким людям, как в этой общине и существует Россия. Благодаря таким людям и он со – звучит России. Их милосердие передалось и ему. Он, как и они, зазвучал в унисон в одной большой любви ко всему на свете. Он думал о том, что именно такие моменты так тянут на родину с чужбины, и о том, что, наверное, память о таких моментах и называют ностальгией. Наверное, именно, этих людей приносят в Россию аисты, чтобы они делали её лучше. Но, короткое счастье Надеждина вновь заканчивалось, как и новый вдох. Подошла электричка. Надеждин сел в неё и поехал туда и к тем, кто родился под российскими лопухами, репейниками и прочими сорняками и из-под них же управлял этой страной.

Глава 19

Жизнь – обман с чарующей тоскою,
Оттого так и сильна она,
Что своею грубою рукою
Роковые пишет письмена.

Я всегда, когда глаза закрою,

Говорю: «Лишь сердце потревожь,
Жизнь – обман, но и она порою
Украшает радостями ложь.

Обратись лицом к седому небу.

По луне гадая о судьбе,
Успокойся, смертный, и не требуй
Правды той, что не нужна тебе».

Хорошо в черёмуховой вьюге

Думать так, что эта жизнь – стезя.
Пусть обманут лёгкие подруги,
Пусть изменят лёгкие друзья.

Пусть меня ласкают нежным словом,

Пусть острее бритвы злой язык, –
Я живу давно на всё готовым,
Ко всему безжалостно привык.

Холодят мне душу эти выси,

Нет тепла от звёздного огня,
Те, кого любил я, отреклися,
Кем я жил – забыли про меня.

Но и всё ж, теснимый и гонимый,

Я, смотрю с улыбкой на зарю,
На земле, лишь близкой и любимой,
Эту жизнь за всё благодарю.

В городе его никто не ждал. Его городок с миллионным населением был близок к состоянию двух других древних городков: Содому и Гоморре. Причины для этого были веские. В Соединённых Штатах Америки разразился финансовый кризис. В его глухом, по меркам Нью-Йорка и провинциальном российском городке, отключили тепло, а из кранов перестала течь вода. Телерадиовещание связывало эти события с американским кризисом, с загадочным словом «ипотека». Одна шестая часть суши, плохо заселённая человечеством, это мудрёное слово услышала впервые. «Умные» телеведущие говорили, что это то же самое, что и местный ЖЭК, только там, за бугром. Хапнули много и слиняли, а мы, теперь будет страдать, ибо от страданий нам отвыкать никак нельзя, а их «ипотека» – это теперь наше новое страдание.

Телеведущим было виднее, они каждый день общались с министрами соцразвития, региональной политики, образования, МЧС и даже, с президентом. Народ им верил, ибо они были аккредитованы при правительстве, а значит ели из тех же мисок, а значит, знали все их мысли. Народ им верил, но молился за американцев, ибо так выходило, что пока Америка из кризиса не выйдет – ни тепла, ни воды в их городке не будет. Но, тут случилось самое страшное. Погас свет.