Скульптор и скульптуры

Надеждина мало интересовал американский кризис и связанные с ним российские трудности. Тяготы и лишения он научился стойко и мужественно переносить в прежние годы. Он ещё был вполне здоров и поэтому жизнь в России была ему в кайф. В России по настоящему плохо было больным и детям, остальные в ней ухахатывались. Что касается американского кризиса, то он и без математики догадывался, что от него плохо только тем, кто хранил украденное у российского народа – там в США. А там хранили свои капиталы только члены российского правительства и прислуживающие ему олигархи. Надеждину их было не жаль. У самого Надеждина бодро шагающего в массе трудящихся, зарплата, а вместе с ней и капитал были такими маленькими, что в исторические времена, даже, Карл Маркс его бы не заметил и не написал бы своих бессмертных книг, а во времена современные, даже аборигены в набедренных повязках проткнули бы своего вождя деревянными копьями, если бы он им отдавал столько из их общей добычи. Но аборигены жили в Австралии, а рядом с Надеждиным жили племена ещё более дикие. У этих племён не было ни своего Карла Маркса, ни своих аборигенов. Народу, из которого происходил Надеждин, было всё глубоко «по хрену». Он был свят по определению. Он не любил ни денег, ни вождей, ни себя. Ему было всё равно. По крайней мере, так думал Надеждин, пока не погас свет.

Произошёл крайний случай. Сначала Надеждин отнёсся к этому событию радостно. Без воды, без тепла и без света из-под одеяла можно совсем ни вылезать. До весны ещё далеко. Спи себе, соси лапу как мишка косолапый, в наступившей тишине. Он даже решил, что это добрые ангелы дают стране передышку в связи с американским кризисом. Чтобы народ впотьмах успокоился, проникся любовью к своим вождям, которые свою страну до кризиса не довели, а только в него интегрировались. Но, покой длился недолго. Бог, конечно, не спал, но черти были проворней. Первый день без света, воды и тепла народ в городке пережил радостно, как и сам Надеждин. До срока закрылись магазины, офисы, предприятия. Из школ разбежалась по домам вся детвора. Весь народ радостно спешил домой. А что дома? Тишина и холодрыга. Что делает Америка по выходу из кризиса – не слыхать. Кто в кого врезался, и кто кого пристрелил – не видать. У какой Анфисы грудь больше, а у какой зад крепче – не понять. Потух голубой экран. Вместе с этим «окном в мир» погасла и вся городская жизнь. Весь её досуг и отдых. Это был стресс для горожан. Они искали выход. Они лезли под одеяла. Они обнаруживали там друг друга. Мужья жён. Жёны мужей. Мужья, гладя округлости своих жён, вспоминали телеведущих, а жёны лишённые всех телесериалов сразу были готовы на всё. У них прошли все циклы, климаксы, головные боли и другие болезни, ибо их лишили рекламы таблеток и тампонов.

Большинство горожан, внезапно обнаружив друг друга, и второй день занимались тем же, что и в первый. Не скучали даже дети. На их памяти такого события ещё не было. В сотовых телефонах ещё оставались не разряженными аккумуляторы, и они сигнализировали друг другу самые разнообразные новости, в основном связанные с уважительными причинами отлынивания от учёбы.

Надеждин, высунув из-под одеяла только нос, блаженствовал. Иногда он вставал. Одевался. Зажигал свечу, брал перо и писал. Он мыслил, от него шёл пар.