Скульптор и скульптуры

Надеждин всё шёл и шёл. Он шёл вперёд, он решил заблудиться и остаться в лесу навсегда. Вдруг он услышал недовольный женский голос, который истеричным эхом раздавался из кустов. Он ещё не видел говорящую, но, уже отчётливо различал слова. Женщина почти верещала: «Миша, когда я была девочкой, ты мне что обещал. Где?».

Надеждин прислушался, да и как ему было не прислушаться, если он, уже, почти принял монашеский подстриг, в целях спасения человеческих душ. Возможно, что перед ним и была первая душа, которую надо было срочно спасать. Он догадался, что неведомый ему Миша, сорвав первоцвет и совершив телекинез, утратил к объекту обожания всякий интерес. Увы, но, теперь, уже, мадам, видимо стала ему бесконечно скучна. Надеждин слушал и думал над тем, как легче спасать. Судя по телефонной перепалке, далёкий Миша «семафорил» с безопасного расстояния, что теперь перед ней открылись новые возможности, что утрата невинности расширила её горизонты вовсю ширь и высь. Но юную женщину трудно было сбить с толку. Она твердила одно: «Где?». Надеждин с грустью понял, что спасать никого не надо, и что он всего лишь сделал круг вокруг палаточного лагеря. Природу не обманешь. Всё возвращается на круги своя. Целомудрие увлекается пороком, но и порок родит целомудрие. Нет, думал Надеждин, круг не замыкается, он превращается в спираль, а значит всё происходящее не напрасно.

Глава 10

Теперь любовь моя не та.
Ах, знаю я, ты тужишь, тужишь.
О том, что лунная метла
Стихов не расплескала лужи.

Грустя и радуясь звезде,

Спадающей тебе на брови,
Ты сердце выпеснил избе,
Но в сердце дома не построил.

И тот, кого ты ждал в ночи,

Прошёл, как прежде, мимо крова.
О друг, кому ж твои ключи
Ты золотил поющим словом?

Тебе о солнце не пропеть,

В окошко не увидеть рая,
Так мельница, крылом махая,
С земли не может улететь.

Надеждин вновь стоял у костра среди бардов, женщин, мужчин. Именно, вновь. Его не покидало чувство своего длительного и главное полного отсутствия в этом месте. Он видел всё и всех, как в первый раз. Чувство было таким, словно он не из леса вышел, а с Луны свалился. Ох уж эта спираль жизни.

В детстве и юности Надеждин боготворил всех женщин. Он их ассоциировал с милой, доброй и мудрой мамой. Он легко шёл в женские руки, легко пускал слезу, уткнувшись в женские колени или грудь. Став юношей, он, в присутствии женщин, старался уступить им место, стоял, пока ему не предлагали сесть, и даже краснел. Он уступал им даже свою очередь в магазинах, билетных кассах, а увидев женщину в «интересном положении» готов был тащить за ней все её сумки. Но, этот юношеский пыл, любовь, мужское рвение, никто из женщин не замечал. Его забота не трогала женские сердца. Видимо, о тех женщинах, которые попадались на пути Надеждина, так же осторожно и бережно, заботились другие мужчины. В лучшем случае женщины воспринимали Надеждина, как влюблённого юношу, который непременно хочет понравиться. Но как раз нравиться Надеждин вовсе не хотел. Ни девушки, ни зрелые дамы, ни даже старые девы не замечали, что истоки уважения женщин у Надеждина лежат значительно глубже их куцего понимания. Он боготворил женщин, как свою маму, как Марию Магдалину, как Матерь Божью. Он искренне считал женщин умнее мужчин, красивее, но слабее, поэтому нуждающихся в защите и долгих ухаживаниях. В этой мысли юного Надеждина укрепляли Байрон и Пушкин. Два этих великих поэта, тоже считали, что «приятно то, что отдаляет нас от цели. Улыбки, вздохи, встречи у фонтана». Читая их бессмертные произведения, он запоминал целые страницы их сочинений. Он осыпал комплиментами всех знакомых девушек, повторяя: «Всё в вас гармония, всё диво, всё выше мира и страстей…» Девушкам нравилось, но втихаря, как многие годы спустя, понял Надеждин, они держали его за идиота. Большинство девушек считало себя целью, ждущую свою ракету, и, пока он осыпал их комплиментами, все его друзья и приятели весьма успешно и без всяких комплиментов сбивали эти цели на право и на лево.