– Ты это чувствуешь? – Он вытянул поврежденную руку и пошевелил пальцами. Хирка приложила к повязке большой палец и осторожно нажала.
– Что чувствую?
– Вот это. Бугорок, да?
Хирка не чувствовала никакого бугорка. Она сама вытащила из его ладони кусочки стекла и промыла рану. Она нацепила на себя маску серьезности.
– Думаю, это осколок стекла. Глубоко засел. Недалеко от кровеносных сосудов, полагаю.
Стефан побледнел. Ей удалось побороть желание улыбнуться.
– Стефан, думаю, довольно скоро он достигнет твоего сердца. Возможно, оно взорвется.
Она хихикнула. Он шутливо стукнул ее по носу.
– Ты, черт возьми, смешная до слез, девочка.
Временами невозможно было поверить в то, что Стефан – охотник. Он сидел, опустив глаза к полу.
– Иногда приходится выбирать: ты или они, так ведь? Тебе кажется, что все просто, но ты не знаешь, как устроен этот мир. Иногда бывает так: убей или убьют тебя. Именно поэтому он у меня. Понимаешь?
Речь шла о пистолете. Шутка согрела Стефана, и Хирке хотелось поддержать его настрой.
– Можно посмотреть? – спросила она.
Он дерзко взглянул на нее, как будто собирался ответить нет, но тем не менее оружие достал.
– Ты хотела себе нож подлиннее, – сказал он. – Уверяю тебя, это как раз он. Если осторожно с ним обращаться.
Она не ответила, позволив ему закончить.
– Это опасная часть, – продолжал он, сделав вид, что не заметил, как искривилось ее лицо. – Если нажать вот сюда, высвободится магазин.
Он нажал и вытащил часть ствола.
– Пули лежат в магазине, так ведь? Когда собираешься его чистить, надо прежде всего убедиться, что он пустой, и только потом спускать курок.
Его голос был таким же механическим, как и звуки, которые исходили от оружия. Он взял ее руку и опустил на пистолет.
– Его нужно крепко держать, так ведь? Положи пальцы сверху и потяни вот это. Ты снимешь эту деталь и сможешь смазать и прочистить бороздки внизу.
Он положил свою руку поверх ее, чтобы казалось, что они вместе целятся в окно. Его рука была теплой, сталь холодной.
Стефан опустил руку, отпустил Хирку и положил пистолет на стол.
– Продолжим в другой раз, – пробормотал он. – Это не важно.
Она поймала его взгляд.
– Что ты сделаешь, если когда-нибудь его поймаешь?
– Не знаю, – ответил Стефан. – Если бы ты спросила месяц назад, я бы ответил, что убью его. Но сейчас это начинает казаться… странным.
– Странным? Убить кого-то? Вот облегчение, – она закатила глаза.
– Он твой отец, так ведь? Это меняет две вещи.
– Нет. Отец умер, – она подтянула замерзшие ноги на диван. Стефан опустил теплую ладонь на ее ступню, которая почти скрылась в ней.
– У тебя есть отец, Стефан?
Он положил ее ноги себе на колени и принялся растирать. Она не мерзла, но позволила ему сделать это.
– Был один. Швед. Влюбился в мою маму, которая была родом из Турина. Я вырос там.
– Это далеко отсюда?
– Пару часов с Нильсом.
Хирка улыбнулась. Этот мир казался больше, чем ее собственный, и одновременно меньше.
– И где они теперь? Твои родители?
Он помедлил.
– Моя мама ушла, когда мне было девять. Она была смертельно больна. Ей представился шанс начать новую жизнь, сказала она. И она воспользовалась им. Оставила меня отцу. С тем же успехом она могла оставить меня на улице. Отец был слабаком. Придурком, который таскался за одной итальянской актрисой. Отдавал ей все, что имел, и свято верил, что ей было до него дело, так ведь?
Хирка дала ему необходимое время. Она знала, что сейчас Стефан открывается ей.
– Ну по крайней мере один проект он сумел довести до конца – умереть медленно. Это уже что-то. Самое ужасное – я много лет думал, что мама ушла, чтобы поберечь его. Чтобы ему не пришлось смотреть на то, как она умирает. Но я думал так до тех пор, пока мы с ней не встретились вновь спустя много лет. Она была по-прежнему молода. По-прежнему полна жизни. А ведь мы говорим о женщине, которой оставалось прожить несколько месяцев после ухода от нас.
Хирка зажала рот рукой.
– Она была одной из них! Одной из забытых?
Стефан не захотел посмотреть ей в глаза.
– Я прошел мимо своей собственной матери. Она меня не узнала. Я проследил за ней и увидел ее вместе с мужчиной, который напугал меня до смерти.
Он засмеялся. Казалось, собственные слова причиняют ему боль.
– Я сказал другим ребятам, что она стала вампиром. Нежитью. Это, скажем так, не слишком помогло. Я и так достаточно выделялся. Наполовину итальянец, наполовину швед. Еще эта губа… Один из учителей посоветовал отцу отвести меня к психологу.
– К психо… кому?
– К врачу. Голову лечит. Такой врач, с которым разговаривают.
– Целитель?
– Как ни назови, моего отца такое не устраивало, так ведь? Сын, который вот-вот слетит с катушек. И он пустил все на самотек. Помер от пьянки. На той скамейке и раньше умирали пьяницы, это тоже нездорово, так ведь? И я остался один-одинешенек. У меня ничего не было. Квартиру мы снимали. Я мог переехать к родственникам, которые меня ненавидели, но разве пятнадцатилетние так поступают?
– Я бы сделала именно так, если бы мне было пятнадцать. И если бы у меня была семья.
– Если бы тебе было пятнадцать? Ты хочешь сказать, в прошлом году?