Скверная кровь

И с этими словами Корин выбил табурет у меня из-под ног. Опора исчезла, тело провалилось в никуда, петля натянулась. Казалось, этот рывок чуть не сорвал мою голову с плеч. Я не мог дышать, не мог даже думать, но сквозь туман и шум крови в ушах услышал испуганный крик моего отца.

Спустя долю мгновения мои дёргающиеся в воздухе ноги вновь обрели опору. Балансируя кончиками пальцев на снова подставленном табурете, я жадно глотал воздух.

– Ты обещал, что не причинишь Амадеусу вреда! – крикнул отец.

– Убери его отсюда! – бросил Корин Лафету и обошёл вокруг моего табурета пружинистой походкой зверя, который присматривается к привязанному ягнёнку, прикидывая, с какого места лучше начать терзать добычу.

Выпроводив отца, к нему присоединился Лафет.

– Знаешь, – сказал он, – когда мы разберёмся с этим малым, я собираюсь спровадить папашу в могилу. Деда, который умел унимать его дурь, с нами уже нет, а лично я не испытываю к отцу никаких чувств, кроме презрения. Нечего ему болтаться у нас под ногами.

Корин достал из кармана золотую монету, поднял её и показал мне.

– Узнаёшь?

Я выдавил какое-то грязное, памятное по дням, проведённым на улице, оскорбление, но оно получилось не слишком внятным – петля по-прежнему сдавливала мне горло. А чего ради он показывает мне какую-то монету, я просто не понял. Почему бы не убить меня и не тратить попусту время?

– Интересная монетка… – протянул Корин, вертя золотой кружок пальцами, – особенная. А знаешь, бастард, что в ней особенного?

– Чего мы ждём? – буркнул Лафет. – Надо вырвать из него пытками правду да и покончить с ним.

Услышав со стороны сводного брата столь «родственное» высказывание, я не преминул выдавить ругательство и в его адрес. К сожалению, неразборчивое.

– Терпение, мой мальчик! – ухмыльнулся Корин и снова обратился ко мне: – Эй, бастард, ты ведь крепкий муж. В каких только переделках не бывал и всегда выходил из них, став ещё сильнее, чем прежде. До сегодняшнего дня, разумеется. – И он опять вышиб из-под меня табурет.

Я забился и задёргал ногами, снова чувствуя, что го лова вот-вот оторвётся. Доля мгновения – и опора снова оказалась под ногами.

– Знаешь, что для тебя сейчас хуже всего? Всякий раз, когда я выбиваю из-под тебя подпорку, твоя шея ещё чуточку растягивается, и после третьего-четвёртого раза позвонки не выдержат. Но нет, не думай, что всё будет так просто, как если бы тебя вздёрнули на виселице: раз – и помер. Как бы не так, дружище. Быстрой смерти тебе не будет, а вот паралич – такой, что ты не сможешь пошевелить ни рукой, ни ногой, – это пожалуйста. Ты даже жрать сам не сможешь. Будешь подыхать медленно, молясь, чтобы кто-нибудь сжалился и прикончил тебя. – Корин говорил медленно, с расстановкой, стараясь, чтобы до меня дошло значение каждого его слова.

И он добился своего, я действительно испытал страх. Одно дело – смерть, на это у меня мужества хватало, но чтобы гнить заживо в параличе, как кусок мяса!

Корин снова показал монету:

– Так вот, я хочу поговорить с тобой об этой монете. Как уже было сказано, она особенная.

Это он действительно уже говорил. Но я и тогда, и сейчас ничего не понимал. При чём тут какая-то монета?

– Да, она весьма необычна, – подбросил он монетку в воздух, поймал её и перевернул на ладони. – И знаешь, чем именно?

Я помотал головой.

– Не знаешь? Ну что же, верю. Я и не думал, будто ты знаешь. Прежде всего, её необычность в том, что именно благодаря этой штуковине ты до сих пор жив. – Корин снова подбросил и поймал блестящий кругляш. – Если бы не эта монетка, я позволил бы Лафету пронзить тебя шпагой в тот миг, когда открылась дверца кареты. – Он покачал монетку на ладони. – Для тебя это просто золотая монета. Ты заплатил десяток таких за коня и одежду. На первый взгляд она такая же, как тысячи других, – и по размеру, и по весу. Но если ты приглядишься к ней повнимательнее, то обнаружишь некое отличие. Скажи, чьё лицо красуется на золотых монетах во всех землях? – Его нога снова двинулась к табурету.

– Императора? – прохрипел я.

– Правильно! – Он поднёс золотой к моему лицу. – Но присмотрись, здесь нет императорского профиля. Здесь отчеканен совсем другой. Знаешь чей?

– Нет.

– Действительно, тебе это лицо незнакомо. Сия не слишком привлекательная физиономия принадлежит первому королю Калиона некоему Ламарио де Ризену, маркизу Присевии. Всего лишь маркизу, который решил, что может чеканить собственную монету.

Я по-прежнему пребывал в недоумении. Чего ради мне рассказывают о каком-то тщеславном маркизе, которого я в жизни не видел?

– А знаешь, что стало с монетами Ламарио?

И тут до меня дошло. Теперь я понял, почему прошлое обрушилось на меня столь стремительно после того, как зловещий старикан опознал меня на балу.