Скверная жизнь дракона. Книга третья

Спустя пять циклов сустав вправился, наградив моё сознание порцией жгучей боли. Но я был ей рад настолько, что едва не заплакал от счастья. Оставалось немного: убрать опухоль, чтобы сустав вновь смог двигаться. Оставалось совсем чуть-чуть. Немножко, совсем немножко.

Но через один полный цикл опухоль так и не сошла. Как и ещё через один. И ещё. И ещё один.

С каждым циклом пространство вокруг шатра всё сильнее наполнялось жизнью: кто-то постоянно кого-то звал, слышался деревянный стук, что-то трещало, иногда даже был слышен звук удара металла о металл. В иногда звуков было настолько много, что они сливались в одну сплошную какофонию; в другие же моменты звуки затихали настолько, что редкий крик отчётливо слышался. Шла обычная цикличность дня и ночи.

Когда звуки практически затихли и племя явно готовилось к очередной ночи — недалеко от шатра прошёл табун лошадей. Это поставило точку. Лог.

Мана: 1080/1480

Выносливость: 1655/3360

Больше ждать нельзя. Не известно, сколько ещё потребуется времени для исцеления сустава, но ясно наверняка — племя вернулось с праздника. Надо убираться. К коленному суставу всё ещё не вернулась подвижность, но это уже неважно, ибо…

Боковыми зрением я уловил едва заметное движение. Колыхнулся полога шатра. Приняв боевую стойку, я приготовился накинуться на первого зашедшего орка — но орчиха с розовой кожей не оставила мне и шанса.

Сквозь опухшие синяки едва угадывались черты лица. Под глазами появились синие круги, а в глазах лопнувшие сосуды кровавыми прожилками опутывали зелёную радужку. Дыхание было неровным, словно девушка бежала сюда, а трясущиеся руки удерживали чёрное полотно из валяной шерсти. Кагата была в той же нарядной одежде, в которой праздновала вознесение божественных зверей. Вот только ярко-оранжевое платье покрылось слоем грязи, широких бус не было, пояс потёрся и вышитые рисунки кошки и котят превратились в невнятные кляксы с торчащими во все стороны нитками.

— Здравствуй, Кагата, — я постарался улыбнуться подруге. Я был рад её видеть, но отвечать она не спешила.

— Кагата? — она лишь с доброй, нежной грустью посмотрела на меня. Уголки её глаз заблестели.

— Что случилось? Ты не можешь говорить со мной?

Глубоко вздохнув, Кагата зажмурилась и замахала головой. То ли в ответ, то ли отгоняла слёзы.

Закончив трясти головой, орчиха посмотрела на меня широко открыв глаза. В её взгляде читалась решимость. Она расставила руки в сторону, развернув длинное и широкое полотно, со свисающими верёвками по краям.

На чёрном фоне золотыми нитками вышит дракон, изломанным крылом прикрывавший маленького котёнка. Своей искалеченной мордой он смотрел на дрожащий шерстяной комок и, казалось, что-то говорил ему. Успокаивал, приободрял. Котёнок жался к дракону, пытаясь спрятаться от больших и хищных птиц, кружащих недалеко от них.

Кагата развернула полотно лицевой стороной к себе и медленно приблизилась, хромая на левую ногу. Тусклым красным цветом мерцали края браслета, сковавшего тонкую лодыжку.

Подняв полотно, подруга обернула его вокруг моей шеи и крепко обвязала верёвками, затем выудила из кармана маленькую бутылочку и облила содержимым узлы. Спустя мгновение в них появился глянцевый отблеск. Возможно, это был клей и Кагата не хотела, чтобы закрывавшее две третьих шеи полотно слетело, когда мне будут рубить голову.

Убрав опустевшую бутылочку, Кагата глубоко вздохнула и крепко, до скрежета зубов сжала челюсти. Она показала на восток рукой и описала полукруг, ненадолго остановив руку над головой и потыкав пальцем в один из светильников, потом продолжила и закончила полукруг ровно на западе. Показала один палец. Показала на свой пояс. Показала на мою шею. И едва не упала, из её глаз потекли слёзы, она резко выдохнула и едва не закричала. Её браслет почему-то ярко светился красным. Кагата быстро задышала, пытаясь справится с болью, от которой её детское личико скривилось и больше походило на лицо старухи.

Отдышавшись, орчиха посмотрела на меня с мольбой. Я всё понял без слов: зачем она пришла, что пыталась сообщить, зачем размахивала руками и что означало обёрнутое полотно. Всё было понятно. Я пододвинулся и легонько ткнул носом в по-детски плоскую грудь орчихи. Она тихо заплакала, обхватив мою голову руками.

Нам оставалось жить ровно день. Завтра, когда солнце будет клониться к закату — за нами придут, и вслед за мной убьют Кагату.

Так мы стояли долго, как два старых друга, прощаясь навсегда. Не знаю, каким меня запомнила Кагата, но я запомнил орчиху весело смеющейся и с удовольствием приходящей ко мне каждый вечер.

— Ведь можно по-другому, — я расправил крылья, когда орчиха убрала с моей головы руки. Не полностью, но и этого хватило, чтобы Кагата впала в ступор от удивления.

— Я могу летать. И ты тоже, — я опёрся на левый локоть и протянул к Кагате правую культю, как бы приглашая отправится со мной. Я бы точно смог прижать её к животу двумя культями, и она не упала. Я мог бы обхватить её задними ногами. Да я даже был готов посадить её себе на спину, лишь бы спасти её.