Скворцов-Степанов

В те черные, по выражению Владимира Ильича Ленина, «адски трудные годы» журналисты разных политических направлений — от черносотенцев до меньшевиков — вели на страницах «желтой прессы» разнузданную антибольшевистскую пропаганду.

Своеобразной платформой измены народу, полного отречения от идей революции и демократии стал кадетский сборник «Вехи», авторы которого выступили против демократического движения, призывали порвать с общественными интересами и уйти в личный мирок.

В условиях торжества мракобесия большевики смело и решительно давали надлежащий отпор всей этой пошлости и подлости. Большевики верили, что российский пролетариат снова наберется сил, учтет уроки первой русской революции и придет к своей победе.

Вместе с ленинской партией всеми доступными ему средствами боролся против чертополоха мистики и пессимизма Иван Иванович Скворцов-Степанов. В своих выступлениях, публикациях он давал сокрушительную отповедь носителям упадка и безысходности.

Однажды по приглашению писателя В. В. Вересаева он пришел на вечер, где собрался «цвет литературы декаданса». Д. В. Философов делал доклад о книге Льва Шестова «Апофеоз беспочвенности». На эстраде, за столом, покрытым зеленым сукном, сидел докладчик и приехавшие с ним из Петербурга Д. С. Мережковский и З. Н. Гиппиус, а также поэт Андрей Белый и председатель собрания поэт С. А. Соколов-Кречетов. Докладчик с пафосом говорил о «всеобщей беспочвенности», о глубоком моральном падении современной русской литературы, о мрачных перспективах. Покровительственно покачивали головами Мережковский и Гиппиус.

Первым в прениях с длинной «патетической» речью выступил Андрей Белый. Он слыл большим острословом и вообще был кумиром «либеральных салонов». Протягивая руки к публике, поэт с надрывом вещал об ужасающей массовой беспринципности, о безнадежности будущего, о «неслыханном разложении русской литературы».

— Литература сплошь продалась! — продолжал Белый. — Осталась небольшая кучка писателей, которая еще честно держит свое знамя. Но мы изнемогаем в непосильной борьбе, наши силы слабеют, нас захлестывает волна всеобщей продажности., — Оратор срывает галстук, ему душно.

— Помогите нам, — он театрально протягивает в зал ладони, — поддержите нас!

Сидящий в предпоследнем ряду Иван Иванович Скворцов-Степанов, слушая, пожимал плечами и давился от смеха.

— Нет, не могу вытерпеть! Разрешается тут у вас выступать посторонним?

— Конечно, — неуверенно произносит председательствующий.

Вышел — огромный, громкоголосый. Вначале слегка задыхался от нахлынувшего волнения, но тотчас же овладел собой, стал говорить едко и насмешливо. Выразил прежде всего недоумение: почему так безнадежно смотрит выступавший оратор на будущее? И тут же стал говорить о могучих общественных силах, временно побежденных, но неудержимо вновь подымающихся и крепнущих…

— Господин Андрей Белый в пример развращенности нашей литературы приводит бездарного писателя, получившего известность за откровенную порнографию, да двух газетных репортеров, занимавшихся… травлей кошек. И это — наша литература? Они — литература, а Лев Толстой, живущий и творящий в Ясной Поляне, он — не литература? — Этот вопрос тонет в громе рукоплесканий.

— Я продолжаю, — спокойно говорит далее Иван Иванович, когда шумные аплодисменты стихли. — Жив и работает Короленко — это не литература? Максим Горький живет «вне пределов досягаемости» — как вы думаете, неужели потому, что он «продался»? Или и он, по-вашему, не литература? Господин Белый докладывает вам, что осталась в литературе только их кучка, что она еще не продалась, но ужасно боится, что ее кто-нибудь купит. И умоляет публику поддержать ее.

Мне припоминается старое изречение: «Добродетель, которую надо стеречь, не стоит того, чтобы ее стеречь!» Так и с вами: боитесь соблазниться, боитесь не устоять, и не надо. Продавайтесь! Не заплачем! Но русскую литературу оставьте в покое: она тут ни при чем!

Вновь зал дружно рукоплещет сходящему с трибуны Скворцову-Степанову. На ходу он пожимает протянутые к нему руки.

«Как будто в душную залу, полную тонко-ядовитых расслабляющих испарений, ворвался бурный сквозняк», — вспоминал В. В. Вересаев.

* * *

В марте 1908 года исполнилось 25 лет со времени кончины Карла Маркса. Эта памятная годовщина совпала с выходом в Москве первого нелегального номера новой большевистской газеты «Рабочее знамя». Памяти вождя мирового пролетариата было посвящено специальное приложение к газете — вкладной лист со статьей Скворцова-Степанова. В ней Иван Иванович подверг резкой критике тех буржуазных ученых, которые пытались выдать «революционного Маркса» за «бессильного Маркса» и превратить марксизм в учение, полезное буржуазии. Немалые «ревизионистские усилия» прилагали и меньшевики. «Никогда еще сознательный пролетариат всего мира, — писал Скворцов-Степанов, — не был до такой степени солидарен, до такой степени революционен, как в настоящее время. До такой степени солидарен, до такой степени революционен — это значит, до такой степени проникнут духом Маркса».