Сквозь ад русской революции. Воспоминания гардемарина. 1914–1919

В поле моего зрения попал проводник, взбиравшийся по снежному склону. Отчаянными усилиями я выбрался из снежной ямы по пояс глубиной. Мои ноги, обутые в валенки, поочередно утопали в сугробах. У меня перехватило дыхание от необходимости взбираться по косогору и от колючего, морозного воздуха после душной атмосферы вагона. Мы карабкались вверх с возможной быстротой, но получалось крайне медленно. Вслед прогромыхали несколько выстрелов, поднявшие фонтанчики снега… Впереди, неподалеку, виднелась спасительная чаща молодых сосен. Меня подгоняло нелепое стремление обогнать пулю. Еще рывок, и нас укрыли деревья.

Тяжело дыша, мы все трое улеглись на снегу. Проводник задвигался первым.

– Глядите! – сказал он, указывая на поезд, втягивавшийся на территорию станции. Красногвардейцы прекратили преследование и переключили внимание на вагоны поезда. Медленное прохождение пассажиров сквозь кордон свидетельствовало о том, что солдаты тщательно проверяли каждого сошедшего с поезда. Должно быть, на это настроил их наш побег, меня беспокоило, как сложится судьба девчушки, говорящей по-французски, и ее семьи…

Следующие несколько часов мы провели на окраине леса. Холод усилился: мои глаза слезились, пальцы на руках и ногах онемели. Когда стемнело, мы поднялись и стали трамбовать снег ногами и махать руками, чтобы восстановить кровообращение. С надеждой смотрели на огни деревни, мелькавшие вдали. Морозное безмолвие временами нарушалось криком или глухим лаем собаки. Мы хранили молчание: ни мой компаньон, ни я не осмеливались задавать вопросы, а наш проводник не испытывал желания информировать нас о чем-либо. Он высказался только раз:

– Скоро солдаты отправятся на границу, тогда мы сходим ко мне домой.

Внизу, в долине, некоторое время продолжалось движение, затем все успокоилось, один за другим погасли огни в деревне. Наконец проводник жестом пригласил нас следовать за ним. Я больше не чувствовал резкого, колючего мороза. Зато мое тело одеревенело, и мне пришлось напрячь все силы, чтобы заставить себя идти. Нас окружала кромешная тьма. Я скорее чувствовал, чем видел идущие впереди две фигуры. Не раздавалось ни звука, кроме скрипа снега под ногами.

В течение 30–40 минут мы двигались размеренным шагом. Внезапно перед нами выросли неясные очертания дома. Я тихо постучал в дверь и долго ждал отклика. Затем почувствовал поток теплого воздуха, и мы оказались внутри дома.

– Грейтесь! Лошадь будет готова через полчаса, – прошептал проводник, но реакции ни моей, ни моего молчаливого компаньона не последовало.

В комнате стояла раскаленная печь, а все остальное не имело значения. Неряшливо одетая женщина, шаркая ногами по полу, принесла две дымящиеся чашки кофе. Горячая жидкость обжигала язык и губы, казалось, она наполняла нас живительной силой. Постепенно я согревался и начинал интересоваться окружающим. Проводник исчез, осталась одна женщина. Компаньон и я сидели на скамейке рядом с печью и ждали. Вслед за продолжительным молчанием послышались шаги, и проводник вошел в комнату.

– Лошадь готова, – сказал он, – вас повезет другой человек. Я останусь здесь и попробую вывести других людей. Солдаты сняли их с поезда.

Он подошел и протянул мне револьвер. Я ощутил в руке холодную сталь оружия.

– Если повстречаете патруль, не стреляйте, пока не выстрелит мой человек. Подпустите солдат поближе, тогда стреляйте в живот.

Нас вывели через заднюю дверь во двор, окруженный высоким забором. Посреди двора стояла лошадь и низкие деревянные сани без сидений, но заваленные сеном. На козлах сидел возница, державший в руках вожжи. Проводник предложил нам лечь в сено, прошептал вознице последние инструкции и открыл ворота. Лошадь рванулась вперед, и сани заскользили в зимней тьме. Колючий, морозный воздух резал глаза, а в лицо временами били охапки снега, летящие из-под копыт лошади. Мы испытывали восхитительное чувство полета.

Сани неслись дальше и дальше, преодолевая милю за милей, не снижая скорость на поворотах. Вдруг мы круто повернули вправо, проехали сотню ярдов и внезапно остановились.

– Тихо! Красный патруль!

Возница бесшумно соскользнул со своего места, пошел к голове лошади и стал мягко ее поглаживать. Прежде я не замечал никакого шума, но теперь в мертвой тишине послышались голоса. По дороге шли люди. Я сидел с револьвером в правой руке, опасаясь, что лошадь фыркнет и выдаст нас. Размеренный скрип снега под ногами становился ближе и ближе. Через минуту он стал стихать: патруль прошел развилку.

Около 15–20 минут мы сидели неподвижно. Затем возница повернул лошадь, вывел ее на главную дорогу, уселся в сани, и мы снова помчались с бешеной скоростью.

Но на этот раз мы ехали недолго. Темные чащи деревьев по обеим сторонам дороги остались позади, и мы оказались в открытом поле. Когда въехали в деревню, справа и слева нас снова обступили темные силуэты домов. Мы проскользнули в открытые ворота, которые, казалось, закрылись за нами сами. Когда сани остановились, возница сказал:

– Идите в дом. Сидите тихо.