Сквозь аметистовые очки

В принципе это было логично. Сейчас на сиденье помещается примерно одна четвертая часть Федора, три четверти висит в воздухе. Тетка расплылась на три четверти. Если Федор займет половину сиденья, то есть две четверти, у его соседки будет свисать одна треть. Он собрался было изложить ей всю эту математику, но вовремя спохватился, решив, что она, пожалуй, может обидеться. Конечно, ему не было дела до обид случайной попутчицы, но он же решил потренироваться на ней в использовании Асиного метода. И, мысленно водрузив на переносицу розовые очки, сказал:

– Можно.

– Мне просто в Сосновке сходить, – сказала она, пропуская его на свое место. – А ты, наверное, дальше едешь, в Рассветное?

Федор даже ушам своим не поверил. Вот это везение! Оказывается, его случайная попутчица тоже едет в Сосновку! Он уже готов был полюбить ее. Даже вместе с бородавкой.

– А вы случайно не знаете художника такого – Павла Павловича Снегирева? – закинул он удочку.

– А чего же не знать? Конечно, знаю. Сын мой, Олежка, у него учился.

– Рисовать? – от волнения у Федора сумасшедшим образом зачесался нос.

– Почему рисовать? Нет. Пал Палыч преподавал у нас в школе русский язык и литературу. Хорошим был учителем. Олежка мой в колледж строительный поступал, так русский на четыре сдал. Без всяких репетиторов.

– Здорово, – похвалил Федор.

– Да ничего здорового. – Соседка горестно вздохнула. – Там еще математику нужно было сдавать. А математичка – Эльза Львовна не такая была хорошая. Олежка на бюджет и не прошел. А за деньги учиться – дорого. Да он и там не добрал баллов. Пошел в десятый, а после школы в город подался. На стройке работает. И без диплома взяли. Вот так-то.

Ася бы сейчас сказала что-нибудь доброе, но Федор ничего подходящего не смог придумать и предпочел промолчать.

– А ты, наверное, студент?

Раньше бы он выдал что-нибудь этакое, забористое. Потому что не любил, когда его считали несмышленым малолеткой. Но сейчас Лебедев стал адептом Асиного культа доброты и старался мыслить соответствующе.

– Ага, – согласился он, – студент.

И тут его осенило.

– Студент. У меня тема диплома – творчество современных художников. Вот я и хотел про Снегирева написать. Собираю материал.

– Ну надо же! – возмутилась женщина. – Как при жизни, так никому не нужен был! А как умер…

– А он точно умер? – с глупым видом спросил Федор.

– А то ты не знал?

– Нет, в учебнике не написано. Наверно, старый учебник…

– Так он и умер не вчера.

Некоторое время они ехали молча. Федор понимал, что с каждым километром теряет возможность вытянуть из женщины информацию.

– А скажите… Извините, я не спросил ваше имя-отчество…

– Светлана Сергеевна.

– А я – Федор, – и он протянул женщине руку.

Очевидно, она не привыкла к подобным жестам, поэтому смутилась до легкого румянца на смуглых щеках и вложила свои пальцы в Федорову ладонь.

– Светлана Сергеевна, а вы видели картины Снегирева?

Тут Федор вспомнил, что нужно включить диктофон. Он сам ввел в «Кайросе» это правило – записывать все беседы, чтобы при необходимости их можно было прослушать.

– А как же? Видела, конечно! В школе они висели.

– И как вам?

– Картины как картины.

– А вы бы повесили такую дома?

– Да упаси боже! – Светлана Сергеевна размашисто перекрестилась. – Я бы лес повесила, озеро, небо. Чтобы по-людски. А он все больше зверей рисовал. Хотя вроде и звери, а глаза – человеческие. Нет, людей тоже рисовал. Но чтобы природу – никогда. А еще когда в Поповке собрались храм строить, его пригласили купол расписывать. Лето как раз было, в школе каникулы. А жил он по-городскому – ни огорода, ни скотины. Знай себе рисует. Он крещеный был, но в церковь не ходил. А как заказ на храм взял, воцерковился, батюшка его благословил – и приступил. Но недолго рисовал. Батюшка как увидел, что у него получается, сразу это дело забраковал. Сказал, что святые слишком на людей похожи. А это неправильно. Иначе какие они святые? Хотя Эльзе Львовне, математичке нашей, понравилось. Она тогда специально ездила в Поповку – посмотреть.

– Они дружили? – Федор удивился, вспомнив нелестную характеристику, данную собеседницей «математичке».

– Бабы наши, сосновские, говорили, любовь у них. А хоть бы и так. Она тоже приезжая. Ни скотины, ни огорода, ни мужа, ни детей. Забот никаких, знай себе – люби. Может, и сошлись они. Да только сразу после того лета, когда Пал Палыч церковь расписывал, заболел он. Летом – оно же проще простого простуду схватить. Колодезной водицы выпил, и готово. А лечимся мы как? Все больше народными средствами. Мед, малина, липовый цвет. Отпустило, и ладно. Однако к Новому году стало ему совсем худо. Тогда уж он к врачу обратился. И вроде бы лечили по науке – капли, антибиотики, но к весне Пал Палычу пришлось школу оставить. Директриса наша школьная, Елена Фроловна, до последнего не хотела отпускать. Где ж ей взять учителя в конце года? Но глухой учитель тоже не выход. А Пал Палыч, как из школы ушел, еще и ходить стал плохо. К осени уже окончательно сел на ноги.

– Что значит «сел на ноги»? – переспросил Федор.