Сквозь аметистовые очки

– У меня сегодня только два урока, – сказала она, держа Федора за рукав. – Подождите, пожалуйста.

Федор согласился – полтора часа ничего не меняют.

Вышел на улицу, позвонил Кристине, поинтересовался, нет ли каких-нибудь новостей. Новостей не было, и он отправился на прогулку по центральной улице Сосновки. Съел пару яблок с висящих над забором веток, подразнил скучающего на цепи пса, за что был злобно облаян, и за десять минут до окончания второго урока уже топтался у входа в школу.

Эльза Львовна появилась почти сразу после звонка. В легком плаще, с элегантной сумочкой и гладкой прической, покрытой легким светло-серым шарфом, она нисколько не походила на сельскую учительницу. Во всяком случае, в представлении Федора. Ему казалось, что в селе работают учителями только неудачники, не нашедшие себе лучшего применения, а оттого ненавидящие весь мир, или фанатики, которые днюют и ночуют в школе.

Кого же она ему напоминает, задумался Федор. А потом мысленно преобразовал седые волосы, собранные на затылке в узел, в пышную прическу – и учительница превратилась в диснеевскую Эльзу, королеву из мультфильма «Холодное сердце». Царственную, гордую, изящную и решительную, заточившую себя в ледяном замке в ожидании спасения с помощью Знака истинной любви. Впрочем, дом, в котором жила Эльза Львовна, на ледяной замок не тянул. Маленький, одноэтажный – не чета дому Светланы Сергеевны, – но очень теплый и, как показалось Федору, до самого потолка наполненный книгами. Причем не только по математике. Полные собрания сочинений Пушкина, Горького, Толстого, Тургенева, Гёте, Дюма, Бальзака… Книги громоздились на подоконниках, на столе, на маленьком журнальном столике, стоявшем у дивана, и даже на самом диване. Так что Эльзе Львовне пришлось отвоевать у книг немного диванного пространства, чтобы усадить гостя.

«На фига столько книг?» – чуть не сорвалось у Федора с языка. Но тут он вспомнил про Асю и ее розовые очки. Стоило только подумать об этом, как в голову пришла гениальная мысль.

– Это книги Снегирева? Он же был учителем литературы?

Эльза Львовна грустно кивнула.

– Он, когда уезжал, попросил меня забрать их, пока не вернется.

– Он вернется, – убедительно сказал Федор. – Вот увидите. Готов поспорить!

Эльза Львовна смотрела на него с грустной улыбкой.

– Он был слишком больным. А еще слишком гордым, чтобы обременить собою кого-либо. Хотите чаю?

От чая, по примеру Ивана Рыбака, Федор не отказывался никогда. Хотя кофе любил больше. Особенно приготовленный Тимуром. Бред, конечно, чего там готовить? Убедился в наличии зерен и воды, нажал на кнопку, подставил кружку – и готово. И все-таки у Тимура получалось вкуснее. Магия какая-то!

Чай у Эльзы Львовны оказался вполне съедобным. Особенно с печеньками и яблочным вареньем. Яблоки были наструганы полупрозрачными тонкими дольками. Бабушка Лебедева называла такие пелюсточками. Название это – почти единственное, что Лебедев помнил из детства. Как-то, уже будучи студентом универа, он загуглил это слово, и оказалось, что так называется капуста со свеклой, приготовленная каким-то особым способом, с добавлением уксуса и еще пес знает чего. В тот момент по его незыблемой вере в непогрешимость интернета, как источника информации, был нанесен серьезный удар. Потом, там же, в интернете, он все-таки вычитал, что пелюсточка – слово украинское и в переводе означает «лепесточек». Но, как говорится в «бородатом» анекдоте, осадок уже остался.

– А скажите, пожалуйста, Эльза Львовна, были ли у Снегирева ученики? Я имею в виду у Снегирева-художника? – Федор закинул в рот сразу два печенья.

– Как художника – нет, – покачала головой Эльза Львовна. – У него ведь было свое видение мира, своя манера. Не всем доступная.

– А вы его понимали? – спросил Федор и испугался – не обидел ли ненароком хозяйку.

Но Эльза Львовна не обиделась.

– Хотите посмотреть? – спросила она.

Федор понял, что речь идет о картинах, и вскочил, нечаянно толкнув коленом столик. Если бы не книги, столик наверняка перевернулся бы. А так – устоял.

Картина была всего одна.

– Это автопортрет, – сказала Эльза Львовна.

«Никакой это не автопортрет», – хотел возра-зить Федор, но снова вовремя остановился. Это даже портретом можно было назвать с натяжкой. Федор в художественной терминологии не особенно разбирался и определенно сказать мог только одно: это не натюрморт. Потому что изображены на картине были три живых существа. Сначала был конь. Прямо как в песне: рыжий конь косил лиловым глазом. И глаз этот, как все глаза в снегиревском исполнении, был человеческим. На коне сидел мужчина с буйной гривой вьющихся седых волос. А за его спиной – женщина. Гордая посадка, прямая спина, шарф развевается по ветру. Тот же самый шарф, который был на голове у Эльзы Львовны, когда она вышла из школы.

– Это вы? – спросил Федор.

– Похоже?