Сквозь аметистовые очки

Тут очередной приступ боли заставил ее содрогнуться. Крик прорезал тишину коридора. Полина уже ничего не слышала, лишь чувствовала прикосновения чьих-то рук, неясные голоса. Кто-то сказал: угрожающий разрыв матки. Зачем угрожающий? Кому угрожающий? Темычу? Те-е-е-мы-ыч!

В руку впилась игла. Тело растворилось, распалось на молекулы и полетело в темноту, наполненную такими же молекулами чьих-то растворенных тел. Они перемешивались, проникали друг в друга. Вспомнилось из школьной программы смешное слово диффузия. Ди-фу-фу-фузия. Полина попыталась засмеяться, но в этот же момент страшно перепугалась: если она смешалась с чужими телами, как ей удастся вернуться? Неужели она так и останется навсегда этой быстро несущейся в темноте массой?

А потом раздался голос. Женский, незнакомый, решительный.

– Полина! – требовательно звал он. – Полина! Исаева!

Частички Полины понеслись на этот зов, отталкиваясь от частичек чужих и притягиваясь друг к другу, выстраиваясь в определенный природой порядок.

Сквозь туман на Полину смотрели чьи-то внимательные глаза.

– Как самочувствие? – спросили они.

Глаза не говорят, это сон…

– Попробуй сжать мою руку, – потребовали глаза.

Туман немного рассеялся, и теперь Полина увидела голубую шапочку и маску, скрывавшую нижнюю часть лица. Медсестра. Захотелось что-то сказать, но не вышло. В горло словно мешок песка высыпали.

Полина шевельнула пальцами.

– Хорошо, – похвалила ее медсестра. – Сейчас я выну трубку, и ты должна будешь дышать сама. Готова?

Полина попыталась кивнуть, но не смогла и закрыла глаза.

Что-то звякнуло, щелкнуло. Мешок в горле сдулся, оставив ощущение жжения, словно при ангине.

– Мой сын… – прошептала Полина. – Где он?

– Он в детском отделении. С ним все в порядке. Ваши муж и мама его уже видели. Отдохнете немного, и вам его принесут.

Что-то странное было в интонации медсестры, и слова, вместо того чтобы успокоить Полину, разбудили в ней тревожные подозрения.

– Я не устала, принесите мне ребенка, – заявила она, стараясь по возможности избавиться от неприятной дрожи в голосе.

– Я сейчас позову врача, – и медсестра растаяла, словно и не было ее.

Врач все не шел, и вскоре усталость или медикаменты, а скорее и то, и другое погрузили Полину в подобие сна. С одной стороны, она вроде как спала, но с другой – понимала все, что происходит. Видела, как медсестра меняет флаконы на стойке капельницы, как она же с надсадным шипением: «Фух-фух!» накачивает воздух в манжету тонометра, как другая медсестра, наколов ей палец иголкой, берет кровь на анализ. Как потом все-таки пришел врач, снова померил ей давление и что-то скомандовал кому-то, находившемуся вне поля зрения Полины. Потом медсестра привесила к стойке капельницы пакет, напоминающий медузу, наполненную тягучим красным вином. Типа каберне или кагора. Полина никогда не любила такие вина. Щупальце медузы воткнулось в Полинину руку, вино потекло по трубочке, смешалось с кровью, вызывая чувство сонного опьянения.

Потом снова взяли кровь на анализ, и снова пришел доктор, и повисла на стойке очередная винная медуза. А потом вдруг в окно заглянуло солнце, и Полина понял, что настал новый день. Дверь открылась, и вошел все тот же доктор, с посеревшим от усталости лицом. В руках – свернутые в трубку бумаги. Поздоровался, подвинул к кровати стул, сел. Все молча. «Господи, пусть лучше я умру, чем Темыч!» – взмолилась Полина.

– Доктор, что с моим сыном?

– Разве вам не сказали? Он в полном порядке. Вот, смотрите – рост 52 сантиметра, вес 3 килограмма 200 грамм, по шкале Апгара – 4/6. Маловато, конечно, но, если учитывать обстоятельства родов… Впрочем, это было вчера. Сейчас, уверен, он на твердую десятку. Ваши родные разговаривали с детским врачом. Если хотите, он и к вам зайдет.

– Хочу, – твердо сказала Полина. Ей вдруг сделалось обидно, что Паша со свекровью уже видели Темыча, разговаривали с его врачом, а она лежит здесь. Бревно бревном! Мать называется… От обиды из глаз хлынули слезы, едкие и горячие.

– Ну что вы, не нужно плакать! Не забывайте – вы теперь кормящая мама. Все эмоции нужно убрать до лучших времен. Иначе молоко будет невкусным. Вы же этого не хотите?

Полина на удочку участия не поймалась.

– Но если с ним все хорошо, почему мне его не несут?

– С вами не все хорошо, Полина. Как только вы придете в себя, мы переведем вас в палату и сразу же принесем сыночка.

– А когда вы меня переведете?

– Скоро. – Вроде бы это «скоро» прозвучало уверенно, но Полина ему не поверила.

– А что со мной, доктор?

– Понимаете, роды были очень тяжелыми. Сильное кровотечение.

– Но ведь у меня все анализы были отличными.

– К сожалению, такие вещи пока не диагностируются заранее…

Доктор встал, поставил стул на место и вышел из палаты. А Полина лежала и смотрела в потолок. Белый-пребелый. Ни слез, ни горьких мыслей в голове не было. Одно лишь желание – поскорее увидеть Темыча.

На следующее утро ее перевели в палату. Там уже обитала одна роженица, женщина лет сорока, с бледным, но счастливым лицом, назвавшаяся Катей.

– Первый? – спросила она.

– Да, – кивнула Полина.