Сквозь божественную ложь 2 (СИ)

Постепенно она отступила. Сперва вернулось зрение, и расплывчатые пятна превратились в лицо Айштеры, склонившейся надо мной. В её глазах плескалась тревога, которая сменилась облегчением, когда я пошевелился и спросил:

— Так я ещё жив?..

— Да! Ты споткнулся, когда до дна оставалось всего ничего.

Я поднял руку и сжал её в кулак. Получилось без каких-либо проблем, значит, обошлось без перелома позвоночника. Я попытался подняться, и Айштера поддержала меня. С её помощью я кое-как встал на ноги. В затылке звенело. Я ощупал его, однако нашёл там всего лишь ссадину.

— Не спотыкался, — поправил я Айштеру, — меня спихнули.

— На лестнице никого, кроме нас, не было, — заметила Энель, которая сидела поблизости, блаженно вытянув ноги. Даже Йована в кои-то веки не изображала образец стойкости и развалилась на полу. Спуск измотал всех — не только физически, но и морально.

— Разве вас не пытались убить символы на стене?

В ответ я удостоился скептических взглядов от ашуры и авианы, а также растерянного — от фелины.

— Орнамент, он потеплел, а потом…

— Не было никакого орнамента, — прервала меня Энель. — Просто лишайник на мёртвом коралле, и так до самого низа.

Я оглядел стены и не нашёл ни малейшего признака гранитных плит. Всё так, как сказала ашура, — риф уходил в пол, сложенный из треугольных розовых изразцов. Я не удивился: это был далеко не первый зловещий фокус Области, и едва ли он станет последним. Пятна светящихся спор тоже исчезли; да и не почудились ли они мне?

Дно провала представляло собой ровную открытую площадку без видимого выхода. Тут пульсировал мягкий рассеянный свет, не имевший источника. Сероватая мгла, что спустилась за нами, жалась к стенам, впитывая тусклые отблески. Я глотнул прохладного, пахнущего гнилостной сыростью воздуха. После удушливого дыма, который извергали жаровни, он показался прекрасным.

Посреди площадки находился фонтан, вырезанный из жёлтого мрамора с белоснежными прожилками. В его центре высился треугольный столб, испещрённый знакомыми знаками — схематичными глазами, которые обвивали змеи. Стелу обступали абстрактные скульптуры, переплетения закрученных волн, из которых торчали распахнутые пасти. Они впивались в соседние спирали, а те, кому не досталось добычи, с бульканьем выплёвывали мутную воду. Из-за её течения и разлетавшихся брызг казалось, что змеи на стеле дрожат и извиваются.

После сражения с мертвецами на хищном озере я решил, что меня больше ничто не испугает, однако Область наглядно показала, что я ошибался.

— До чего жуткая дрянь, — сказал я, — и близко к ней не подойду.

Энель проследила за моим взглядом и хмыкнула:

— Если это то, о чём я думаю, то, скорее всего, подойти придётся. А даже если нет, здесь больше ничего нет, кроме фонтана. Без него продвинуться дальше не выйдет. Не для красоты же его поставили?

— Ты что-то о нем знаешь?

— Раньше этот обелиск стоял на площади перед Первым Храмом. Он воплощал в себе неприступность Шиндалинмата. Возле него проводились множественные… ритуалы, которые подпитывали защиту города. Купол, который должен закрывать храмовый район, привязан к нему. И чтобы снять защиту, нужно поместить в него ключ. Хотя, честно признаюсь, я понятия не имею, как он очутился здесь. Перенесли и воткнули в фонтан? Или это копия? Почему-то оба варианта кажутся сомнительными.

Я пригляделся к стеле и увидел в ней углубление на высоте груди. К нему сходились хвосты ближайших змей. Пластинка в кармане ощутимо нагрелась. Я вытащил её; окружность в середине светилась золотом.

— Более прозрачного намёка и не придумаешь, — вздохнул я.

Расставаться с талисманом чертовски не хотелось. Через него я черпал магические силы. Пускай они были заимствованными, но всякий раз, когда я использовал пластину, я чувствовал себя магом. Впрочем, до мечты ли сейчас, когда на кону стоят жизнь и рассудок?

Заглушив страх, вызванный острой неправильностью фонтана, я пошёл к нему. За мной увязалась Йована. Обычно бесстрастная авиана щурилась и с любопытством разглядывала обелиск. Я остановился, немного не дойдя до него.

С ним творилось неладное. По искорёженным статуям пробежала рябь, и прожилки мрамора запульсировали в такт мгле, что поглощала рассеянный свет. Ртов у скульптуры прибавилось, и жидкость, извергаемая ими, теперь хлестала водопадами. Воздух возле неё засвистел, и этот звук забрался под кожу, вызывая мурашки.

Я попятился, следя за тем, как всё более крупные брызги выплёскиваются на изразцовый пол. Лужи будто обрели подобие разума. Они тянулись одна к другой, сливаясь в грязно-серебристую слякоть, и в один миг вдруг поднялись скоплениями щупалец и вытаращенных глаз.

Вслед за ними ожил фонтан.

Вода, выплёвываемая статуями, собралась в высокую трепещущую колонну, которая выпростала два широких крыла и широко раззявила вытянутый клюв. В нём шевелились языки, сплетённые в бесформенный комок. На них появились рты, что начали грызть и пожирать друг друга лишь для того, чтобы возникнуть вновь.

Меня бросило в жар. Даже Ползучужас не вызывал у меня такого отвращения — и страха.