Сквозь ночь

Он спрятал билет в рукавицу, посмотрел в окно. Незнакомый город бежал навстречу в облаках крутящегося снега. Мелькали вывески, люди, дома, и все это жило своей, отдельной жизнью, не имеющей никакого отношения к тому, что случилось сегодня. А что же, собственно, случилось? Ничего особенного в конце концов… Просто эта размазня в очках добилась своего. Но ребята, ребята…

Он прикрыл глаза, увидел лес поднятых рук и скрипнул зубами. «Не в ту сторону едешь»… Ничего, это мы еще посмотрим…»

— Следующая — Кирова, — сказала кондукторша. — Проходите вперед, граждане. Кто до центра спрашивал?

Он поднялся и вышел. Слева белела большая площадь, похожая на пустырь; за снежной пеленой виднелось массивное серое здание, должно быть театр, и еще одно — с кирпичными колоннами, неоштукатуренное, в строительных лесах. Он закинул на плечо рюкзак, шагнул на тротуар, огляделся Справа на длинном темно-сером доме висела вывеска: «Гостиница Южный Урал», и ниже еще одна. «Ресторан». Захотелось есть.

Он прошел несколько шагов, жмурясь от слепящего снега, подумал и вошел в гостиницу. Бородатый швейцар стоял у вертящейся двери. Безногий чистильщик протянул к нему длинные руки со щетками: «Почистим?» Он покачал головой, прошел к гардеробу, оставляя за собой мокрые следы, разделся. Взяв рюкзак за лямки, поднялся во второй этаж.

В ресторане было почти пусто. В конце длинного зала на помосте стояло пианино и покрытый чехлом барабан. Он прошел и сел у окна, поставил рядом с собой рюкзак. Впереди, через два столика, какой-то человек — седоватый, с сердитыми усами — налил из графина пиво в стакан, посмотрел на него и подмигнул. Официантка в тапочках и белой наколке бесшумно подошла и положила перед ним меню. Человек подмигнул еще раз и показал на стул у своего столика.

Через пять минут они сидели вместе.

— Как-никак веселее, — пояснил человек. — На целину? — спросил он и указал глазами на рюкзак.

Кирилл подумал секунду и сказал:

— Да.

— Сразу заметно, — сказал усатый. Он был явно доволен своей наблюдательностью. — Сразу видать, — повторил он, улыбаясь. — Пивка выпьешь?

«Надо бы водки», — подумал Кирилл, но, взглянув на усатого, почему-то осекся и только молча кивнул. Усатый наполнил второй стакан.

— Ну, давай за комсомол… — Он взял стакан кривыми темными пальцами — на большом совсем не было ногтя. — Я ведь тоже из старых комсомольцев, еще Магнитку строил…

Кирилл молча цедил холодное горьковатое пиво.

— Мы, между прочим, когда приехали — тоже на голое место, почище твоей целины, — сказал человек. Он отхлебывал маленькими глоточками, погружая в пену усы, то и дело ставя стакан на стол. — «Через четыре года здесь будет город-сад». Знаешь такое стихотворение?..

Он вздохнул, покачал головой. Лицо у него было тоже темное, будто навек обожженное солнцем, а верхняя половина лба — светлее, как под линейку.

— Как это у. Маяковского? — сказал он и наморщил двухцветный лоб, вспоминая. — «Мы в сотню солнц мартенами воспламеним Сибирь…» Так, что ли? Вот, я на этом самом мартене и посейчас воспламеняю.

Он снова вздохнул и наполнил стаканы.

— Ну, давай за ваши успехи, — сказал он, — чтобы вам на целине удача была. Великое это дело, сынок…

Кирилл молча взял стакан. Дикий, нелепый сон все еще продолжался, и не было сил прервать его, и все вокруг бежало мимо, как незнакомая улица в облаках крутящегося снега, и все жило своей отдельной, недоступной жизнью… Обжечь бы сейчас нутро, залить то, что тлеет там, в глубине. И снова все стало бы легко, невесомо, и можно бы не думать и не слушать…

А усатый все говорил и говорил — видно, соскучился по собеседнику. Рассказал о том, что живет на Магнитке, а сюда приехал на конференцию — делиться опытом; и вот сегодня воскресенье, можно и отдохнуть, да одному в номере скучно, привык все время на людях.

Рассказал он и о том, как строили Магнитку, — в пургу и в зной, без сна и отдыха, днем и ночью, — и что теперь, конечно, время пришло, можно и целину поднимать: техника-то какая!

— Теперь вам, ребята, легче, — сказал он.

«Да, легче», — подумал Кирилл. Он вертел в пальцах пустой стакан, хмуро и сосредоточенно сдвинув брови, и усатый истолковал это по-своему.

— Конечно, первое время по дому скучать будете, эта трудность всегда остается, — сказал он и сочувственно, по-отцовски вздохнул. — Твой поезд когда?

Кирилл взглянул на часы.

— Стало быть, к кустанайскому вас цепляют, — осведомленно сказал усатый. Для точности — а может быть, для того, чтобы показать Кириллу гравированную крышку: «Лучшему сталевару…» — он посмотрел и на свои часы: — Еще чуток посидим…

Он подозвал официантку, заказал два десятка мандаринов и еще графинчик пива. Ресторанный зал постепенно наполнялся. Пришли музыканты — четверо мужчин и женщина с аккордеоном, и сразу стало шумно, бухал барабан, и усатый уже не рассказывал, а только приговаривал: «Заправляйся, брат, витаминами», — и по-отцовски смотрел на Кирилла, и это было совсем уж невыносимо.

— Мне, пожалуй, пора, — сказал Кирилл, кроша в пальцах пахучую мандариновую корку.

— Ну, иди, сынок, иди… — сказал усатый.