Сквозь огонь

Через квадратное отверстие, сделанное в дверях, виднелся мигающий свет самодельной настольной лампы. В тот момент, когда Зернов заглянул в окно, маленький, величиною с ноготок, огонек пробежал по обуглившемуся фитилю и погас.

Командир взвода разведки хотел удивить Зернова, но, заметив, что в блиндаже кто-то потушил огонь, сам удивился.

— Неужели не спит?

— Ну пусти же! — с нетерпением, но шепотом попросил Зернов и рванулся в блиндаж.

В полосе света, проникшего в темный блиндаж разведчиков через окошечко двери, мелькнул небольшой сверток бумаг с обгоревшими клочками. На столе, возле потухшей лампы, показалась рука Кости. Ища на ощупь спички, чтобы снова зажечь лампу, он будто не замечал, что в блиндаж вошел Зернов.

— Костя, это ты?! — спросил бронебойщик дрожащим от волнения голосом.

— Я, здравствуйте, — спокойно ответил Костя.

В этот блиндаж он пришел с разведчиками всего лишь три часа назад. Они нашли его в подвале разбитой школы.

Усталый, голодный Костя, к удивлению разведчиков, готов был еще на день остаться там. Он был неузнаваем: лицо, руки — в саже, фуфайка и брюки — в пепле, за пазухой, под ремнем, за гимнастеркой, в кармане — какие-то свертки бумаг.

Разведчики не могли добиться от него, что он искал и что нашел.

— Не говорите, никому не говорите про меня. Скажите, встретились, и все. — Это единственное, о чем просил Костя разведчиков, намекая, что если они выдадут его, то он сбежит от них. Разведчики дали слово молчать, так и не поняв Костиной тайны.

Здесь, в блиндаже, Костя съел размоченную галету и выпил полкружки чаю с сахаром. Он хотел есть, но разведчики пока не давали. Вскоре усталость и сон свалили его.

Костя и во сне видел то, что было наяву. Проснувшись, он сразу же ощупал себя. Все, что было спрятано в карманах, под гимнастеркой, осталось на месте. «Молодцы разведчики, слово сдержали, ничего не тронули. Может, сейчас приступить к делу? Никого нет, тихо, тепло…»

Мигающий огонек самодельной лампы, удобный для работы уголок с такой же тумбочкой, какая была у Кости дома, на Тургеневской, мягкое кресло, принесенное разведчиками из конторы завода, манили его к себе.

Теперь для Кости каждая минута была дорога. Присев к столу, он жадно принялся разбирать и просматривать листы знакомого свертка бумаг. И тут как назло погас огонь.

— Тьфу, растяпа, как неосторожно перевернул листок! — прошептал Костя, ища спички.

И в это время вошел Зернов.

Костя не знал, как ему вести себя сейчас с Зерновым, ведь даже другу он пока не мог рассказать о том, чего решил добиться. «Сделаю, тогда скажу и покажу», — твердо решил он, оказавшись на руках у Зернова, который целовал и прижимал его к себе, как родного.

8. В подземелье

В полночь, накануне праздника двадцать пятой годовщины Октября, над осажденным гарнизоном послышались звуки мотора всем известного самолета ПО-2, которого называли тогда «кукурузником». Он кружил над полком по условленному маршруту, выжидая ответных сигналов. Но, как только взвилась первая желтая ракета, немецкие позиции ощетинились. Застрочили пулеметы, затявкали зенитки, а прожекторы, располосовав темноту, начали обшаривать небо. Очереди трассирующих пуль и снарядов, вычерчивая искрящимися штрихами непонятный рисунок, старались поймать самолет, но он куда-то увернулся. Тарахтящие звуки мотора заглохли.

— Вот гады, не пустили…

Вдруг над самым блиндажом санитарной роты пронесся шорох, напоминающий быстрое скольжение лыжника. Рядом бухнулся мешок, затем второй, третий… Мотор снова заработал. Самолет, сделав крутой разворот, взмыл. Никто не знал имени этого отважного сокола, но сколько ему было благодарности за то, что он, прорвавшись сквозь завесу огня, доставил с Большой земли продукты! Сделав еще один круг, он направился за Волгу.

Снова всполошились вражеские зенитчики, но было уже поздно.

Через несколько минут над осажденным гарнизоном появился новый самолет, затем еще. Они также сбрасывали посылки. Какая радость! Жаль было только, что ни один из летчиков не мог слышать и видеть тот восторг, каким был охвачен полк.

— Спасибо вам, соколы! Спасибо, Родина!

Если бы в эту минуту Косте поручили доставить летчикам благодарность и приветы от полка, его не остановили бы ни огонь, ни вода и никакая другая опасность, отделявшая осажденный гарнизон от Большой земли. Возбужденное сердце выстукивало: «Иди, иди!» Оно будто подталкивало Костю на новый самовольный поступок.

«Нет! Постой, обдумай, спроси старших», — холодно возражал разум.

Как бы борясь сам с собой, Костя вспомнил свой последний поход в разведку. Его охватила дрожь.

— Ты замерз, — спохватился санитар, — идем под одеяло.

«Хотелось бы еще посмотреть, послушать, какие подарки доставили самолеты с Большой земли, но раз велено ложиться, значит, так надо».

А предпраздничная ночь была поистине интересной. Костя не видел, что делалось в полку, у него была высокая температура, и врач положил его в изолятор, но по тому, что доносилось до слуха из соседнего отсека, он ясно представлял картину оживления.