Сквозь огонь

– Как отменили!? Как, сука, отменили? Какое им, блядь, утро!? – Голос главного перекрыл общий гомон и свист ветра.

Все замолчали и прислушались. Главный отнял от уха огромную, с кирпич, рацию:

– Вертолеты развернули. Боятся, что не сядут. Шквалистый ветер и дождь.

– И стемнеет скоро, – прохрипел усатый. – Правильно сделали, как надо.

Я с удивлением посмотрела на него. Казалось, что он должен расстроиться или разозлиться, но усатый принял новость спокойно и сидел на своем месте, пока военная машина катила туда, где были окружены водой его сын, невестка и внуки.

– Так, пока едем – инструктаж по технике безопасности, – сказал главный, вставая в проходе.

В конце фразы машину тряхнуло. Судя по всему, мы свернули на гравийку в объезд основной трассы. Офицер схватился за спинку сиденья и удержался на ногах.

– Фонарики и воду держать при себе. Стемнеет – не расходимся. Все держимся близко к машине, чтобы при необходимости эвакуироваться максимум за пять минут. В остальном люди тут, как понимаю, опытные. Будем действовать по ситуации. Просто… просто… – Он не находил слов.

– Просто не быть идиотами? – подсказала я.

– Точно, – он благодарно посмотрел на меня. – Не будьте идиотами.

Главный сел на свое место, рация снова стала шипеть матом, и все вокруг громко заговорили, перекрикивая шум мотора. Я закрыла глаза и попыталась сосредоточиться на том, с чем придется столкнуться на месте, но чертова привычка думать кадрами из кино показывала мне эпизоды.

Мы с Рафой в сердце тайфуна. Я держу Рафу за руку, и его вот-вот унесет река. Он признается, разжимает руку – и я вижу его благодарное лицо. Рафу подхватывает поток, в котором несется вода, грязь, деревья и ветки.

Спустя час адской тряски и раскачивания лампочки меня начало подташнивать. Все вокруг затихли. Кто-то тоже пожаловался на тошноту, но в ответ получил только «терпи, не до тебя сейчас». Усатый прапор сидел, не двигаясь и не сгибаясь, смотрел прямо перед собой. Рафа ерзал, оглядывался то на военных, то на меня. Я думала, вернее, надеялась, что у него есть причина оглядываться, что сегодня я доберусь до него и узнаю, что рассказала ему Вера и был ли он тем вторым, кто поднимался с ней на крышу.

Я закрыла глаза, и картинки, мои вечные спутники, снова замелькали перед внутренним взором.

– Все, выгружаемся, – гаркнул голос, и я очнулась.

Машина стояла под наклоном вперед, в сторону кабины водителя.

– Поближе подъехать не мог? – заорал командир в окошко водителя, и от его крика мир стал окончательно реальным.

Тени превратились в людей. Зарево, Вера и Рафа исчезли.

– Куда тебе поближе, епа-мать? – рявкнул на командира водитель. – Не выедем, если вода попрет. Людей угробить хочешь?

– Оборудование неподъемное! Сам его потащишь?

– Вываливайте, нах, из кабины и на себе тащите! У меня инструкция!

– Я тебе в части, сука, покажу инструкцию, – мрачно сказал офицер, отворачиваясь от окошка.

Пассажиры поднялись и стали одеваться. Я начала натягивать куртку, которая должна была быть непромокаемой, потому что внутри светился значок Gore-Tex. Но она оказалась мокрой и внутри, и снаружи. Я с отвращением стянула ее с себя и оставила на сиденье. Кроссовки тоже промокли насквозь. Хорошо, что сейчас тепло, – вряд ли простужусь.

Железная дверь кузова с лязгом открылась и грохнулась о стену. Я отказалась от поданной руки и спрыгнула на землю сама. Пока доставали оборудование и распределяли, кто и что понесет, я прошла вперед по дороге и в тусклом дневном свете увидела деревню.

Узкая двухполосная дорога вела вниз и вправо, поворачивала за сопку. Чуть подальше стоял дорожный знак – надпись «Красноармеевка» на белом фоне. Еще ниже вилась река, на одном берегу теснились деревенские домики с участками, огороженными деревянными заборами. В этом месте сопки были безлесные, и вид открывался предельно ясный. Дождь чуть поутих, и стало видно, как сильно разлилась река, как подобралась к фундаментам нижних домов. Деревня в дневной час выглядела пугающе пустой. Не лаяли собаки, не шмыгали во дворах кошки.

– Намастрячились от воды уходить. Скотину в самый высокий сарай, – усатый прапор, подошедший ко мне, показал на стоявшие рядом два амбара, – а сами по родне в деревни али в город.

– Оставляют скотину на несколько дней? – удивилась я.

– Да какая там скотина. Никто уж не держит, как раньше. Коров нет, курей на всю деревню два десятка. Ушастых не разводят, уток-индюков тоже держать накладно.

Прапор рассказывал обстоятельно. Наверное, хозяйственный, знает, что к чему, может, сам держал кур или кроликов где-нибудь на даче под Гордеевым.

– А кошки и собаки? – спросила я.

– Эх, душа моя, – вздохнул он. – За людей беспокойся, а не за собак с кошками.