Утро было тяжелым. На удивление, она не была опухшей или красной от слез. Она была напрочь лишена эмоций. Ее синяки стали черными. Но она уже не так боязливо садилась и не хваталась за живот при движениях. Значит не надо срочно везти ее к врачу. Хотя бы этот камень с души упал. Но все равно, меня смущала кровь… Надо как-то ее записать и показать гинекологу. Мысль о том, что я ей навредил меня убивает. В ответ на чувство вины опять вспыхивает злость, объект которой мне самому непонятен.
Она не смотрит на меня. Вообще. Будто меня не существует. И была тихая, подавленная и будто уставшая и заторможенная. Двигалась и говорила медленно. Немногословная.
Дорога до дома была самая отвратительная из всех предыдущих поездок. Я боялся, что на заправке она сбежит, пока будет выгуливать собаку. Просто рванет в лес или по дороге, или заскочит в какую-нибудь машину… И, наверное, собака была единственным сейчас моим козырем, что она никуда не денется. Ответственность. Вот еще что добавилось к страху. Но боится ли она меня?… После той ночи на ферме она вздрагивала, отдергивала руки…а теперь? Она как сомнамбула. Безразличная. Я даже не знаю, отвращение это или разочарование… Впервые за наше совместное существование я не могу ее прочитать.
Странно, но она была послушной, спокойной и даже не оглядывалось дергано, как обычно. На паркинге, в лифте, у квартиры…
Дома она сразу распаковала чемодан, сложив вещи слишком аккуратными стопками. На полку в глубь шкафа были отправлены мои подарки. Ирония судьбы. Я подарил ей золотые крылья, а ее собственные до конца обрубил.
На полках в ванной снова появились ее вещи. Вспоминаю, как я ожидал возвращения домой и того, как все было до отъезда. Но вот мы здесь, а я не испытывал радости или облегчения. Моя злость потихоньку спадала. Я пытался в ней разобраться, но пока еще не мог.
Она прятала от меня свое тело. И несмотря на то, что в квартире стояла жара — одела спортивный костюм и наглухо застегнула кофту. Она не стала пить кофе, только осторожно попила воды. Наверное, губа сильно болела. Пока я звонил в доставку, она поставила собачьи миски на кухне, одну наполнила водой, в другую насыпала корм, который немного положила с собой мама. А потом ушла в комнату и когда я зашел, она завернулась в плед и будто спала на краю уже расправленной кровати, прямо при свете.
Дарина уже названивала, ждала меня. И я дождался курьера, оделся и ушел, не сказав ничего Саше.
В машине я просидел еще полчаса, прежде чем выехал с парковки. Не хотел Дарину посвящать в мои дела. Она должна была оставаться ровно там где сейчас и ровно на той же дистанции. Надо было прочистить немного мысли.
Выезжаю и встраиваюсь в движение. Доезжаю быстро. Паркуюсь. Открываю своим ключом домофон. Еду в лифте. Меня встречают у дверей уже почти без ничего. Томно шепчет, что соскучилась, и чуть не снимает с меня штаны прямо на пороге.
И как бы она не старалась изощряться с минетом, у меня не вставал. Она обиделась, расплакалась в ванной. Я приласкал ее иначе, и она успокоилась. Скинул вину на недосып и усталость с дороги.
На самом деле, мне вспомнилось, как зубы прокусывали все глубже губу, а я на сухую драл не ждавшее меня лоно. Перед глазами так и стоят бегущие ручьем слезы и капли крови под зубами, черные синяки по телу и кровь на покрывале…
Уговаривает остаться на ночь, но беспокойство съедает меня изнутри. Вспоминаю слова Ларисы о поехавшей кукушке и вскрытых венах. Одеваюсь и, несмотря на протесты Дари, ухожу. Возвращаюсь домой в четыре утра. От меня разит приторными женскими духами.
В квартире темнота. В прихожей встретило цоканье когтей и пыхтение. Саша никогда не оставалась без света. Неужели собака так повлияла на нее? Или дело в моей последней выходке?…
Еды на столе нет. Убрала в холодильник. Не притронулась. Ожидаю, что это меня разозлит. Но лишь устало вздыхаю. Вот и вернулось все на круге своя. Она не ест, а я переживаю, а не хочу, держа за волосы, затолкать ей все это в рот.
Грейс лежит рядом с диваном, с той стороны, где спит Саша. Раздеваюсь. Надо в душ, но нет сил. Вряд ли сейчас ей есть дело, что от меня пахнет другой женщиной… Ухмыляюсь воспоминаниям о ее болтовне. И чего я так саркастически отнесся к этому тогда. На самом деле это мило. Хотя опасная дорожка… Это значит она привязывается ко мне… Но не этого ли я хотел? Привязать ее и держать рядом. Но не чтобы она влюблялась… Чтоб боялась?.. Я не хотел ее пугать. Я хотел ее защищать. Чего я сам творю?
Ложусь в постель — она там же, завернутая в плед. Прислушиваюсь к дыханию… Засыпаю, она здесь, со мной, живая…дышит.
Впервые за все месяцы, когда мы спали в одной постели я просыпаюсь, а ее нет. Правда нет! Ни ее, ни собаки! Подрываюсь и в голове всплывают слова Ларисы о том, что однажды она может сбежать от меня, а я буду рвать волосы сидя на диване, умоляя телефон зазвонить. Вещи в шкафу, поверх стопок сложен домашний плюшевый синий костюм. Папка с документами на месте. Телефон она не взяла. Паника начинает просыпаться. Я мечусь по квартире одеваясь и думая, где ее искать.