Сквозь столетья

Он взмахнул руками и извлёк из пустоты две вещи. В правой появился драгоценный кубок с каким-то золотистым напитком, а в левой — лист пергамента, на котором было записано согласие Геларуса отдать свою душу в обмен на вечную жизнь.

— У тебя ещё есть время передумать, — насмешливо сказал Хатлонг и бросил договор перед кругом защитной пентаграммы.

— Нет, я уже давно всё решил, — ответил чернокнижник и быстро схватил свиток пергамента.

Когда он оставил на нём кровавый отпечаток правой ладони, демон протянул ему кубок с эликсиром бессмертия и одновременно забрал лист с договором.

— Итак, Хатлонг, теперь наша сделка закончена! — радостно воскликнул Геларус, ни мало не печалясь по поводу скорой утраты собственной души.

— Да, чародей, почти закончена, — кивнул монстр, скрывая хитрую улыбку, — но для того, чтобы она обрела свою истинную силу, ты должен выпить эликсир вечной молодости, напиток богов. Не медли, пей!

— Ты прав, демон. Не будем растягивать удовольствие, — важным тоном заявил колдун, представляя себе тысячи лет будущей жизни и власти над всем миром.

Уж если Бог правит на небесах, а Сатана в аду, то он будет вечно править на Земле. С этими мыслями Геларусзапрокинул голову и в несколько глотков осушил кубок, даже не почувствовав вкуса предложенного напитка. Впрочем, для него это было уже совсем неважно, ибо в руках он держал не эликсир бессмертия, а яд.

Коротко вскрикнув, чернокнижник схватился окровавленными пальцами за горло и замертво повалился на пол.

— Ха-ха-ха…Вот оно истинное бессмертие! — вновь рассмеялся Хатлонг и, взмахнув листом пергамента, превратил его в огненный хлыст. — Что есть тело? Тлен и прах. Что есть душа? Суть жизни. Всё остальное человеческие глупости.

Он резко ударил хлыстом по распростёртому телу колдуна, воспламенив на нём одежду, и тем самым выгнал из него мелкую тёмную душонку, которая теперь принадлежала аду.

Так закончилась история о злом чародее из Фардона. Подобным же образом может оборваться жизнь всякого грешника и нечестивца, если он предаст господа Бога и пойдёт против его воли, ибо сказано в Библии: «Каждому воздастся по делам его, и никто не избегнет кары Господней». Да будет так отныне и вовеки веков! Аминь.

Глава 3

В маленькой монастырской часовне мерным боем зазвонил колокол, призывая всех монахов дампьенского аббатства к вечерней молитве.

Аккуратно дописав на листе белой бумаги последние слова поучительной рукописи, Жан-Люк поставил гусиное перо в деревянную чернильницу и спешно покинул пыльное книгохранилище. В этом помещении были собраны теософские книги и манускрипты из разных стран христианского мира, а также труды нескольких монахов-францисканцев, живших здесь ранее.

Несмотря на то, что ему было всего двадцать семь лет, Жан-Люк уже в эти годы задумывался о том, чтобы оставить после себя какой-нибудь важный трактат религиозного содержания. Тем более, что у него для этого имелись все необходимые способности, вовремя замеченные отцом-настоятелем. Не будь Жан-Люк монахом, он, наверняка, смог бы стать отличным писарем у какого-нибудь графа или барона. Но то, что он делал сейчас в дампьенском аббатстве, нравилось ему гораздо больше.

Выйдя на монастырский двор, с четырёх сторон окружённый жилыми и хозяйственными постройками, он с удовольствием вдохнул чистый прохладный воздух и, поёжившись, поправил горловину рясы, грубо сотканной из некрашеной овечьей шерсти. С серого пасмурного неба накрапывал мелкий дождь, предвещавший скорое наступление осени. В нынешнем году она обещала быть холодной, но бояться этого не стоило.

Как любой истинный францисканец, Жан-Люк терпеливо сносил все лишения и невзгоды, так или иначе выпадающие на его долю. Поэтому он ни на что не жаловался. Простая монашеская жизнь полная всяческих испытаний для тела, духа и разума, наоборот, была ему по душе. Только здесь он мог по-настоящему бороться со змеем-искусителем, врагом рода человеческого.

Жан-Люк быстро окинул взглядом всё подворье и присоединился к братьям монахам, которые вместе с аббатом уже собрались идти в церковь святого Франциска на очередную мессу. Сегодня она была последней.

Часом позже, когда все монахи возвращались в жилой дом, настоятель окликнул Жана-Люка и подозвал к себе.

— Слушаю вас, отец Себастьян. Чем могу служить?

У старого добродушного аббата, всю жизнь прожившего в дампьенском монастыре, был нервный тик, и прежде чем ответить, он несколько раз моргнул левым глазом. Затем произнёс:

— Да, сын мой. У меня есть к тебе одна маленькая просьба. Нужно чтобы ты прямо сейчас отправился в замок графа де Брозена и передал ему моё письмо. Это очень важно и очень срочно.

— Я понимаю, — кивнул Жан-Люк, — но ведь уже почти стемнело, а весь путь займёт как минимум три часа. Нельзя ли обождать с этим делом до утра?

— К сожалению, нельзя, — отрицательно покачал головой настоятель. — От этого во многом зависит дальнейшая судьба нашего аббатства. И я мог бы отправить тебя к графу ещё раньше, если бы не считал, что служение господу гораздо важнее всех мирских дел.