Сквозь страх

— Уж коль не удержали власть, огражденную гигантской стеной штыков, то как же можно ее восстановить при гораздо меньших силах. А? Борьба за возврат потерянной власти — это сейчас отдает сильным запахом дохлятины. Короче, это утопия. Воевать, бороться за обреченное дело — глупо, пустая трата сил. А посему, учитывая, что жизнь коротка и загажена, как детская рубашонка, предпочитаю вкушать истинные непреходящие человеческие ценности: любить, вкусно жрать, блаженствовать, блистать в интересных обществах при набитых червонцами карманах. Ведь все в жизни сводится в конечном счете к этому. Меня в обратном не переубедит и целая свора оголтелых моралистов-оракулов, которые верят в то, что говорят. И исходя из своей жизненной концепции, я зарабатываю эти самые червонцы честным трудом: продаю нуждающимся людям ценные сведения.

— Наводчики, кажись, тоже торгуют ценными сведениями, съехидничал Митька. — Да вот их почему-то по всем уголовным законам всегда причисляют не к лику честных людей, а к грешникам, к тюремным постояльцам.

— Согласен, молодой человек. Согласен с вами, — Казимаков вытащил толстую сигару и закурил. — Но есть одно «но». Это правило действует в цивилизованных обществах. А когда речь идет о быдле, захватившем власть, любые поступки оправданны.

«Самое большое прирожденное умение человека в области блудословия, словесной эквилибристики — это оправдывать свои безнравственные поступки. Здесь люди дошли до такого совершенства, что сами верят своей выдумке, даже если она будет выглядеть неприкрытой ложью», — подумал Сабадырев, тупо глядя на лакированные штиблеты Казимакова.

Бывший жандарм не хотел уступать ни одной копейки от первоначально названной суммы за схему городских подземелий, когда с ним начал торговаться купец Апанаев. Даже его предложение войти в долю предстоящего «дела» на выгодных условиях не поколебало Казимакова. Наконец Апанаев махнул рукой и сказал:

— Хорошо, Пафнутий Денисыч, согласен. Когда вы сможете передать?

— Да хоть сейчас.

— Прекрасно, давайте.

— Деньги, как говорит чернь, на бочку.

— Такие деньги нынче никто с собой не носит, — заметил Апанаев. — Завтра утречком вам доставят по любому адресу, который вы скажете. Слово купца.

— От времени происходит эрозия даже гранита. А уж слова в нынешнее время ветшают не по дням, а по минутам.

— Обижаешь, господин Казимаков. Слово у меня железное. Апанаевы в торговле никого не надували…

— Да нет, вы, Анвар Бадретдинович, неправильно меня поняли. Я вам верю. Но обстоятельства взбесились сейчас, вышли из-под нашего контроля. Они-то нас могут за горло взять в любую секунду. Например, ЧК или уголовный розыск. Да может просто пьяный анархист наганом побаловаться. Сейчас наступили времена кулачного права.

Сабадырев заметно скривил лицо, как только услышал нелестные слова об анархистах, но промолчал: Апанаев незаметно наступил ему на ногу.

— Я с вами, господа, пардон, товарищи, встречусь через пару дней. — Казимаков немного подумал и прибавил: — Встретимся в Державинском саду в восемь вечера. Я вас найду там.

Посидев за столом, Сабадырев снова отправился танцевать с Флорой. Народу в кафе было так много, что им пришлось танцевать у самого входа. Какой-то пьяный матрос то и дело выкрикивал непотребные слова. В дальнем углу подвыпившая компания громко спорила о том, какой должна быть Россия.

Один здоровенный детина со шкиперской бородкой бил кулаком по столу так, что звенели рюмки, бокалы и бутылки:

— Только Учредительное собрание — панацея, как мощное лекарство для больной нашей страны.

— Ерунда, — горячо возражал ему сухощавый пожилой мужчина с запавшими глазами. — Сущая чепуха. России нужен император, но только умный, как Петр Великий. Ибо народ еще у нас не готов к демократии. От рабства только что освободились. Всего-то прошло после реформы пятьдесят семь лет. Потребность гнуть угодливо спины, преклоняться перед идолом и холуйствовать перед иностранцами — вот основная черта российского человека. Плюс низкая общая и политическая культура.

— Эй вы, гады! — вскричал с соседнего столика матрос. — А ну кончайте ахинею нести! Всюду и везде, во всей вселенной, должна царствовать анархия — высшая форма демократии. Все остальное — хре-но-та!

— Да здравствует республика без большевиков! — выкрикнул писклявый старичок из дальнего угла, который сидел в обнимку с ярко накрашенной разбитной молодушкой.

— Боже, царя храни! — взвыл трубным голосом бородач в длинном черном сюртуке и с бабочкой на белой сорочке. — Оркестр, играй «Боже, царя храни». Плачу каждому по золотому червонцу!

— Деньги на бочку! — закричал один из музыкантов, на короткое время прервав свою игру. — Тогда и будем играть.

Сабадырев потянул свою партнершу к выходу:

— Пойдемте отсюда. Сейчас, по-моему, здесь будет большой шумный спектакль.

Перепалка и оскорбления, доносившиеся с разных сторон, все больше накаляли обстановку. И когда они уже выходили из кафе, Сабадырев увидел Илью Грязинюка, который танцевал с какой-то томной шатенкой.