Сквозь страх

В тот жаркий июньский день 1918 года, когда на председателя Казанского губчека Гирша Олькеницкого выпала — уже в который раз за лето! — адова нагрузка, когда, казалось, голова вот-вот разорвется, как граната, желанная прохлада не шла, задерживалась где-то на востоке. И когда наконец-то полноликая луна повисла над задремавшим городом, ожидаемого облегчения она не принесла. Казалось, что луна раскалилась за этот знойный день так, что теперь она, как гигантский рефлектор, отражала все свое тепло на уставшую, задыхающуюся от духоты землю. Но в полночь налетел откуда-то из-за озера Кабан шквалистый ветер и быстро нагнал на полуосвещенное черное небо стаю пепельных облаков. И теперь, когда красный лик луны то и дело закрывался ширмой полупрозрачных облаков, казалось, становилось прохладнее, легче. Но буйный ветер, будто желая показать свою независимость ни от кого и ни от чего, начал врываться в открытые окна и сметать с председательского стола важные документы. Олькеницкий собрал с пола бумаги и подошел к окну. Прохладный ветер, казалось, смягчал головную боль, и роящиеся мысли принимали стройную логическую завершенность.

А мучили его сегодня многие вопросы. Когда ему доложили, что Разиля Дардиева ликвидировали анархисты (труп Мусина опознали на Рыбнорядской, а жители одного из домов на Правобулачной слышали, что стрелявшие мужчины называли друг друга кличками Дыра и Мерин), председатель губчека был несколько озадачен. Ведь, по всему, эту акцию нужно было ожидать от главаря банды «Сизые орлы» Кости Балабанова. Именно до него чекисты довели информацию о том, что на след Дардиева они уже напали. А тут вдруг в ликвидации этого лжедокументалиста принял участие со своим неразлучным напарником анархист Мусин, который люто враждовал с Дядей Костей, главарем банды. Неужели этот Дардиев перекрасился в черный анархистский цвет и слишком много стал знать? А зачем такому скользкому типу примыкать к какой-то конкретной политической группировке, когда ему выгоднее оставаться вне определенных организаций: ведь его ремесло нужно всем противникам новой власти и, находясь в положении «вольного художника», он больше заработает. Значит, эти анархисты были исполнителями чьей-то воли, не обязательно человека, который состоит с ними в одной организации. Вполне возможно. И если предположить, что с бандой Дяди Кости связан через некую Флору германский агент Двойник, который пользовался услугами Дардиева, то всего скорее он в первую очередь и решил его убрать. Но неужели Двойник успел их завербовать? — задавал себе вопрос Олькеницкий. — Но ведь это большой риск для разведчика связываться с таким подонком, как Мусин. Да и анархисты не любят кому-то подчиняться. Их, как матерых волков, к этому не приручить. Всего скорее, такой хитрый лис, как Двойник, купил их как предметы одноразового пользования. И разумеется, не сам лично, а через кого-то. Но кто этот передаточный ремень между ним и анархистами? То, что ко всему этому событию приложил руку Двойник, председатель губчека не сомневался. Это подтверждают и события на ипподроме и последующие покушения. Как же наконец выйти на этого проклятого агента? Через оставшегося в живых некоего Митьку Мерина? Хотя он и участвовал, судя по приметам, в перестрелке с угро и ЧК на архиерейских дачах, где свило гнездо офицерское воронье, тем не менее по захваченным документам при разгроме штаба подпольной военной офицерской организации Казани не нашлось каких-либо свидетельств о связи его с этой организацией. Нашлись только доказательства причастности к заговору против властей местных и столичных церковников. Значит, монархистов офицерские организации и анархистов брали под свое крылышко священники, пытаясь объединить их в этой борьбе. И чтобы напасть на след некоего Мерина, надо сначала отыскать отца Варсанофия, ранее ведавшего гостиницей «Цивильское Подворье», — пришел к выводу Олькеницкий. — А потом можно, видимо, отыскать и тот приводной ремень между ним и германским агентом. Но только этим поиском замыкаться нельзя. Надо искать выходы на банду Дяди Кости. Она и так уж слишком много дров наломала, держит в страхе почти весь город. Но парадокс заключался в том, что при широкой своей известности не только в Казанской губернии, но и во всем Средневолжье Коську Балабанова мало кто знал в лицо. А уголовные дела, где можно было взять его фотографию, не сохранились, надо полагать, стараниями самого главаря банды. А те, что знали, либо молчали, либо уничтожены. И председатель губчека вполне допускал, что этот хитрый, прожженный преступник подвизается где-нибудь в учреждении под чужим именем.