Мулюков считал, что они поторопились с арестом агента. А самая главная причина неудачи, как полагал он, в топорных, необдуманных действиях Миргазиянова, который, движимый болезненно раздутым честолюбием, желанием отличиться, как средневековый рыцарь бросился с открытым забралом на крепость кожевенного завода — именно там работал Перинов Семен, мнимый агент. После открытого появления в заводской конторе как представитель контрразведывательных органов, Миргазиянов через несколько дней вновь там объявился, но уже для того, чтобы арестовать Перинова. Свои действия он ни с кем не согласовал. Потом, после неудачи, Миргазиянов объяснял свои действия так: он специально появился в открытую на заводе, чтобы спровоцировать, заставить действовать Перинова. Иначе говоря, хотел заставить его раскрыться. А заодно проследить связи Перинова со своим резидентом, ведь он должен же был в сложившейся ситуации связаться с ним.
Но Мулюков-то понимал авантюрный расчет этого поручика: если он самостоятельно выйдет через Двойника на резидента — почти все лавры победителя — ему. Он спит и видит капитанские погоны да офицерский орден на парадный мундир, который, кроме аксельбанта, пока что ничего еще не украшало. Это одна сторона. Если же связник не послужит трамплином, через который можно достать все эти чины да награды, Миргазиянов ничего не терял. Все тогда можно свалить на непредвиденные обстоятельства или в большей мере можно было обвинить Мулюкова в том, что тот как следует не отработал, не выявил систему законспирированной связи между диверсантом и Двойником. Именно это Миргазиянов и пытался в последующем объявить основной причиной его неудачи в поиске резидента. Упрямо утверждая при этом, что полет его творческой самостоятельной инициативы, как птица, натолкнулся на невидимую, замаскированную сеть, расставленную агентами. Так или иначе комбинация по поимке Двойника и резидента с треском провалилась.
Капитан Мулюков не тешил себя иллюзиями относительно успеха дальнейшей борьбы с агентами иностранных разведок. Он хорошо понимал: пока не выгонят из его конторы бездарей и продажных дельцов, все усилия остальных сотрудников — бесплодная мышиная возня. Если бы даже и случилось такое чудо, освободились от балласта, все равно остались бы патологические завистники, которые порой распоясываются не хуже отпетых уголовников по части клеветы, интриг и обмана. Они-то особенно ему досаждали, хотя Мулюков с юности был искренне убежден, что ему-то уж никто не завидует ни в чем: ни ростом, ни статностью, ни богатством он не обладал. Правда, природа не обделила его двумя качествами — умом и энергией. Было в нем, как говорили женщины, и что-то притягательное, одни говорили ему, что у него веселый нрав, другие утверждали, что у него обаятельная улыбка. Может быть, и было так, но Мулюков не очень-то в это верил. И конечно же Миргазиянов и другие подобные субъекты завидовали не его обаятельной улыбке, не веселому нраву, хотя на работе это никогда не проявлялось, а удачливости в работе контрразведчика. Напротив, они считали капитана Мулюкова, в общем-то, недалеким человеком, но везучим. Когда, например, он вышел на немецкого агента, один из завистников громко бросил: «Всегда везет дуракам в женитьбе да в работе».
Это оскорбление Мулюков снес молча, но про себя подумал, что патологический, прирожденный завистник — это тот же подлец, но только спящий, который, однако, всегда просыпается, когда до него доносятся звуки фанфар, возвещающие о чьих-то трудовых или иных успехах либо о личном счастье знакомых ему лиц. И он про себя решил, что существует, по крайней мере, три вида патологических завистников: завистник-бездельник, завистник-неудачник, завистник-тщеславец, но все они, как разновидности ядовитых змей, одинаково опасны.
Правда, чуть позже Мулюков размышлял о человеческой зависти несколько с другой стороны и пришел к определенному выводу, который запомнил, зазубрил как таблицу умножения, дабы не повторять ошибки, не ошибаться в мотивах человеческих поступков, лучше познать суть человека. Он потом повторял своей жене, что, какая бы ни была зависть — черная или белая, она всегда вызывает определенную реакцию, заставляет людей встрепенуться: одних — чтобы больше работать над решением своих проблем, ибо они воспринимают чужой успех как пример того, что может достичь, сделать обыкновенный человек, других — очнуться от дремотной жизни на короткое время, чтобы, горестно повздыхав, основательно попереживав, снова погрузиться, как ленивый бегемот в болотную тину, в свою тихую, размеренную жизнь, а третьих — чтобы нагадить человеку, вызвавшему зависть, ибо эта категория людей воспринимает чужой успех как удар по самолюбию, как косвенное оскорбление, как принижение их талантов, как косвенный укор их деятельности.