Сквозь страх

Подбежавший к своему старшему по команде красноармеец, не понимая, что тут происходит, изумленно замер. Ему было странно видеть, как пыталась душить чекиста какая-то смазливая бабенка, которая при этом, всхлипывая, издавала нечленораздельные звуки. А тот, как будто заколдованный, стоял столбом. Но красноармеец был в больших летах и много повидал на своем веку: он тут же сообразил, в чем дело, когда увидел убитого молодого человека. Он схватил женщину за плечи и потянул ее к себе. Но Дильбара, вырвавшись из его рук, начала яростно осыпать юношу хлесткими пощечинами.

— На тебе… На… На… — с ненавистью приговаривала она после каждого размашистого удара. — Можешь и меня застрелить! Не нужна мне теперь жизнь. Не нужна! Ты убил нас двоих! Убийца. Проклятый убийца!

Красноармеец справился с ней с трудом. Но тут она упала возле своего мертвого возлюбленного и рыдала так, что Шамиля охватил нервный озноб. Стоять рядом с ней было невыносимо. А уйти не хватало сил: ему казалось, сделает шаг и упадет. Юноше было так тяжело, что удивлялся самому себе: как он еще не упал, не потерял сознание.

Когда душу человека, его сердце и разум всецело охватывает пламя безответной любви — можно по праву, пожалуй, относить его к числу очень несчастных людей. Такой человек в солнечный день не видит солнца. Для него все серым-серо. А душу гложут бесконечные черви смертной тоски, грусти. И этому тяжкому состоянию, этой боли нет конца и края. Нечто подобное в эти минуты навалилось разом на Шамиля, да еще в придачу горе любимой женщины, которое он причинил ей своими руками. И хотя Измайлов утешал себя тем, что он честно исполнял свой долг, что любой другой поступил бы так же, что и в него ведь ее возлюбленный стрелял, но все это было слишком слабым утешением и облегчения не приносило.

Когда прибыла машина и убитых начали переносить в нее, Дильбара снова было рванулась к Измайлову, но ее придержал конвоир. И она снова кричала проклятия в адрес Шамиля.

Последних слов ее Измайлов уже не слышал: он сначала бессильно опустился на подножку автомобиля, а потом в обмороке свалился на землю. Перестрелка, гибель красноармейца, смерть молодого мужчины от его руки и переживания, связанные с Дильбарой, отняли у Измайлова все силы, какие только были в сильном молодом организме.

Очнулся Шамиль уже в машине, которую гнали в больницу Клячкина: боялись, что у него что-то серьезное. Несмотря на все просьбы повернуть на Гоголя, в ЧК, Брауде позаботилась, чтобы ему оказали врачебную помощь. Врачи порекомендовали Измайлову денька два-три отдохнуть.

— Завтра первомайский праздник, — сказал Олькеницкий Шамилю, когда тот настоял на своем и не остался в больнице, — вот и погуляй по центру города. Побывай на митинге. Совмести полезное с приятным. А третьего числа я тебя жду.

Первомай выдался солнечным, теплым. Легкий волжский ветерок лениво перебирал складки красных полотнищ, развевавшихся по обе стороны центральных улиц Казани. Знамена развевались и на проезжей части, и тротуарах улиц, где были определены места сбора демонстрантов. С утра основная масса участников праздничного шествия начала собираться на Воскресенской улице и Большой Проломной. Измайлов впервые видел такое огромное число людей. Здесь был довольно разношерстный люд: у бывшего офицерского собрания, что напротив Пассажа, было место сбора моряков, рабочих с красными знаменами, анархистов с черными флагами и надписями на них «Да здравствует Анархия». Поодаль, за аукционным магазином, толпились по-деревенски одетые мужчины и женщины с обветренными лицами.

Вскоре колонна демонстрантов с веселым шумным гомоном, то растягиваясь, как гармошка, то снова собираясь, «рваным» темпом двинулась по Лобачевской улице. Потом, как единый живой организм, колонна втянулась на Грузинскую улицу и остановилась у театра. Начался митинг. С высоты птичьего полета могло показаться: этому живому организму нужно было еще вкусить духовную пищу, чтобы набраться сил и двинуться дальше.

На Большой Проломной на тротуарах плавилась под солнцем медь духового оркестра: пели «Марсельезу» и «Интернационал». Магазины и лавки закрыты. Народу столько, что негде яблоку упасть.

По мостовой двигались колоннами со знаменами рабочие, солдаты и военнопленные — немцы, австрийцы, мадьяры, румыны. Кое-кто из них с винтовками на плечах — это интернационалисты, которые поклялись бороться до «победного конца» за социализм, за диктатуру пролетариата. За ними прошел мусульманский социалистический батальон с красными знаменами. Бесконечной вереницей двигались колонны рабочих и крестьян в сторону крепости-кремля. Перед собравшимся народом в кремле выступил от имени Казанского городского Совета Шейнкман.