Сквозь страх

— Ах, Тосечка, если будет высочайшее дозволение начальства, то схвачу скуку за хвост, как надоедливую паршивую кошку, да швырну за борт, — приглушенным ласковым голосом заговорил Илья Грязинюк, чувствуя свое превосходство над главарем, поскольку ему было поручено неусыпно присматривать за ним и обо всем докладывать начальнику контрразведки Задову. — Веселить буду, Тосечка, день и ночь.

Грязинюк обнял молодую жену своего начальника за талию и, крепко прижав ее, поцеловал в шею, словно и не слыхал Митькиных слов, что они поженились с Тоськой.

Тоська не отстранилась от нахального ухажера, а лишь, как показалось Сабадыреву, лукаво, загадочно взглянула на того, причем без тени укоризны.

«Она посмотрела на него так, как смотрит на тех, с кем была в интимных отношениях, — заключил Митька. — Неужели и этот наглый хмырь успел побывать у нее?»

Пламя ревности тяжело ожгло сердце. «Я же объявил, кажется, понятно, что она моя жена. Значит, просто плюет на меня. Ну, Илюха, ладно, за такие коленца ты у меня не просто попляшешь, а горным архаром запрыгаешь и сломаешь себе не только ноги, но и шею».

Потом они уселись играть в карты, в очко, и азартно резались до поздних сумерек. Поначалу играли по-малому. И в проигрыше все время оставался Грязинюк. Он нервно покусывал рыжие усы, резко, досадливо бросал карты после очередного проигрыша. Это радовало Сабадырева. Но он не знал, что это были лишь актерские выходки Илюхи. Что тот просто медленно, но верно расставляет силки своим партнерам, особенно ему, Митьке. Он не знал и того, что его соглядатай, еще обучаясь в коммерческом училище, знался с одесскими аферистами и картежными шулерами и великолепно освоил их ремесло. У Илюхи всегда были две колоды карт: одна из них — крапленая, которую он пускал в ход в середине игры, когда ставки начинали захватывать дух, особенно у сторонних наблюдателей, зевак.

Сторонней наблюдательницей была при этой игре лишь Тоська, которая с восхищением взирала, как раз за разом Грязинюк срывал банк то у одного партнера, то у другого. Вскоре он опустошил карманы Евнуха, а затем добрался и до Митькиного кошелька. После каждого выигрыша Грязинюк, держа карты двумя пальцами, с каким-то небрежным изяществом бросал их и ехидно приговаривал: «Очечко Митенька», «Ваши не пляшут». А когда он метал банк, елейным голоском вещал после каждого кона: «Махонький переборчик у вас», «Родненький брательничек, тык-тычок у тебя». Под эти издевательские прибаутки, которые приводили Сабадырева в дикое бешенство, Грязинюк оставил своего шефа без единой копейки в кармане. Когда Сабадырев оказался полностью некредитоспособным, он потребовал продолжать игру.

Грязинюк, кривя губы, снисходительно улыбнулся:

— В темную не играю, мой дорогой начальник. Деньги на бочку. Если их нет — могу ссудить на месяцок. Так уж и быть. Ради такой жены, как Тосечка…

— При чем здесь она?! — резко оборвал того Сабадырев.

«Вот гад, хмырь болотный, повезло в карты, теперь хорохорится. Мало того что пытается диктовать условия, он еще ни в грош не ставит меня. Унижает перед Тосей». И заметив, как ласково глядела его жена на высокомерную, самодовольную физиономию Илюхи, Сабадыреву нестерпимо захотелось выхватить из-за пояса наган да шандарахнуть обидчику в харю. Но Грязинюк, то ли чувствуя, что творится на душе у проигравшегося начальника, то ли случайно, держал правую руку в кармане пиджака, где у него всегда лежал небольшой пистолет.

«Опередит, — мелькнула отрезвляющая мысль у Митьки. — Шмальнет, не вынимая пистолета из кармана. У него уж это в привычке». Он посмотрел невидящими глазами на высокие, обрывистые берега реки с белевшими в сумерках пятнами известняка, молча встал и оперся о борт баржи.

«И кому проиграл-то? — продолжала преследовать его терзающая мысль. — Дубу! Тупице, которого в контрразведке никто не принимал в всерьез. Разве что стрелял с удовольствием в свои жертвы да живодерничал с раскаленными щипцами».

Потом Сабадырев захотел отыграться и, как часто бывает в подобных случаях, проигрался вконец: не только занятую тысячу рублей золотом, но даже и одежду.

— Ничего, Митя, не расстраивайся, — успокаивал его Флегоний Парменов. — Это всегда так: в любви везет — в карты не везет. И наоборот. В жизни во всем так. Сабадырев раздраженно махнул рукой:

— Брось ты, Евнух, свои поповские проповеди. Я не хуже тебя знаю жизнь. — И устремив свой разобиженный взгляд на своего кредитора, Сабадырев удрученно произнес: — Слушай, Илья, я тебе компенсирую стоимость одежды деньгами. Идет?

Грязинюк скривил лицо:

— Мы так с тобой не договаривались, Митенька.

— В трехкратном размере выплачу за барахло, как только обоснуемся в Казани, — выдвинул новое условие незадачливый игрок.

Илюха отрицательно покачал головой.

«Чего хочет? Чего он добивается?» — дрожа от злости, подумал Сабадырев.