Сквозь страх

«Соврал или нет? — начал гадать Грязинюк. — Вроде объяснил правдоподобно. Но почему тогда ничего не сказал мне об этом батька? Нет. Тут что-то не то». Он понял лишь одно: этот пергамент стоит очень дорого; потому-то Митька не захотел загнать его даже за две сотни золотых десятирублевых монет и не обмолвился ни словом о его содержании.

«Надо будет взглянуть на эту бумажку, — решил он, — непременно взглянуть. А может…»

— На, держи, — прервал мысли Грязинюка его должник.

Илюха взял пиджак и, пристально глядя на Сабадырева, спросил его:

— Надеюсь, из-за проигрыша ты меня не относишь теперь к вражинам?

— С чего это? Игра есть игра. А задание у нас общее. Оно остается в силе.

— Ну и чудненько. Значит, друзья… — Илюха пытался придать своему голосу оттенок приятельского примирения. И чтобы Митька не почувствовал фальши в этих словах, он заговорил совсем о другом: — Между прочим, Митя, друзья и враги, хотя и занимают полярные позиции, имеют одну прекрасную общность: учат нас уму-разуму, только разными методами.

— Ну и в роли кого же ты, Илюша, выступал, пока больно хлестал меня картами?

— По-дружески, Митя. По-дружески. Я тебя учил уму-разуму, чтобы ты больше никогда не играл в азартные игры, и в первую очередь в карты.

— Ну спасибо тебе, Илюша, за урок, — с легким ехидством поблагодарил его Сабадырев. — Ей-богу, не буду.

Не обращая внимания на тон своего начальника, Илюха хотел было в знак полного примирения отдать ему пиджак, но тут же смекнул: Сабадырев догадается, раскроет его истинное желание, подлинную цель — завладеть одеждой ради бумаги, хранящейся там. «И тогда он будет опасаться меня, как опасается человек, за которым охотятся, как за зверем. Спрячет этот пергамент так, что никакие собаки его не унюхают. Ведь он мне не верит. Впрочем, как не верю и я ему, Он об этом конечно же догадывается, он ушлый мужик».

— Тосечка, возьми-ка пиджачок-то. Пригодится. Ты им можешь распоряжаться как угодно.

Она не стала заставлять уговаривать себя и накинула пиджак на плечи.

Этот жест был унизительным для молодого мужа. Так и воспринял Митька поступок Грязинюка, полагая, что все без исключения действия махновского контрразведчика преследуют одну цель: крайне унизить его перед Таисией, а главное — показать свое превосходство над ним. Он, как влюбленный, боялся потерять Тосю и решил, что Илюха в конечном счете хочет отбить его жену.

Видя, что острые углы в отношениях между Сабадыревым и Грязинюком никак не сглаживаются, Евнух решил им помочь, внести в это свою лепту. Он начал рассказывать, как его упекли на каторгу лишь за то, что предложил владельцу цирка потрясающий номер.

— Так-так, — живо подала голос притихшая было Тоська. — Давай рассказывай дальше. Это занятно.

— Было это в одиннадцатом году, еще при царе. Приехал к нам в Екатеринослав цирк. Хотел сходить туда, да куда там: цены на билеты бешеные. А тут подвернулся мне какой-то субъект, довольно прилично одетый. «На, говорит, хлопец, тебе трояк, только пойдем расскажешь ихнему главному циркачу мой небольшой аттракцион. Сам-то я сильно заикаюсь (он действительно заикался), видишь. И толком не сумею быстро разъяснить, в чем суть номера. А у них времени-то нема. Всем об этом известно».

Евнух потешно шмыгнул длинным красным, как у снеговика, носом и продолжил:

— Этот хлюст растолковал мне, в чем суть его номера, и попросил меня от своего имени довести все это до ушей администратора или самого владельца этой увеселительной конторы. — Евнух тяжело вздохнул, как обычно вздыхает человек, который бередит воспоминаниями старые раны. — Короче: взял я эти деньги и поперся в директорский кабинет цирка. Этот субъект-то, как хвост, не отстает от меня. Вдвоем вошли в нужную комнату, и он, заикаясь, представил меня главному циркачу и уселся на стул у входа, где висело шикарное кожаное пальто со шляпой. Покуда я рассказывал цирковому чиновнику номер, этот субъект-то…

— О чем ты рассказывал-то? — перебила его Тоська. — Номер-то действительно был интересный?

— А… номер-то ничего. — Евнух немного помолчал, опять смешно шмыгнул носом и продолжил: — В общем, этому цирковому чиновнику я объяснил, что придумали мы номер, о котором будет говорить весь город, вся Россия. У него, конечно, уши сразу торчком, глаза, как у кота, засветились. Я этому директору говорю, что для этого понадобится всего два реквизита (этим словам меня научил тот субъект): огромный, как матрац, мешок и полкило взрывчатки. Директор-то как услышал о взрывчатке, так сразу посуровел. Я его успокаивать. Да все это, говорю я ему, рассчитано. Надо в этот мешок только побольше пуха и всякого дерьма напихать. Этот мешок нужно повесить под куполом в зрительном зале. К мешку прикрепить динамит. И когда зрители соберутся, я выхожу с пистолетом. Стреляю в динамит. Взрыв. Гаснет свет. Я ухожу и переодеваюсь. Потом включается самый яркий свет. Все зрители поголовно в дерьме. А я выхожу на манеж во всем белом. Звучат фанфары…