Сквозь страх

— Я тебе прошу все твои долги, — заговорил Грязинюк вкрадчивым голосом, — если ты мне… как бы это сказать поделикатнее… поручишь оберегать на барже очаровательную Тосю… особенно ночью… Ну, хотя бы через день… По-моему, милая Тосечка не будет сильно возражать. По крайней мере, возражать неразумно. Ведь голым на барже можно простудиться, тяжело заболеть.

Не ожидая ответа мужа, Тоська быстро и бодро заявила, что она готова помочь своему супругу в трудную минуту.

— А впрочем, как скажет Митя, так и будет, — поправилась она, лукаво улыбаясь. — Я надеюсь, что у моего хозяина и повелителя возьмет верх разум. Ведь от меня ничего не убудет.

— А может только прибыть! — громко, по-идиотски фыркнул Евнух, зажимая себе ладонью рот, как развеселившийся на уроке ученик-дебил у строгой учительницы.

«Потаскуха-жена, как и пьяница, имеют одну суть: они всегда ищут (и находят) благовидные причины, чтобы испить удовольствия, проявляя в этом готовность „пожертвовать“ собой ради других», — горестно подумал Сабадырев, уставившись злыми глазами на Евнуха. Но эта злость тотчас выплеснулась наружу, и он, повернувшись к жене в бешенстве крикнул:

— Об этом и речи быть не может! Выбросьте это оба из головы раз и навсегда! Понятно вам?

Грязинюк пожал плечами и решил несколько смягчить свою позицию, понимая, что в таком состоянии его начальник может наброситься на него вместе с Евнухом.

— Ладно, — махнул он рукой, — согласен на компенсацию. Но пиджачок все-таки снимай. Это окончательное условие.

Митька долго артачился, уговаривал Грязинюка, но тот был не преклонен.

«Неужели этот хмырь учуял, что в пиджаке у меня хранится план, которому нет цены? Если да, то когда он об этом узнал? Видимо, когда я расстегивал пиджак, чтобы достать деньги».

Сабадырев не ошибся. Илюха узрел, что под подкладкой его пиджака топорщится какой-то сверток. И когда Митька подчистую продул все, тем не менее не стал ставить на кон содержимое этого свертка. И махновский контрразведчик смекнул: это что-то подороже денег, если полный банкрот не пускает его в оборот. Либо это особое письменное задание Махно, о котором он не в курсе, либо какие-то важные документы, которые Сабадырев кому-то должен передать. Может, наш начальничек хочет сторговаться с большевичками, продать им ценные сведения о батьке и его отрядах. А может, он хочет продать комиссарам и наши головы. Воображение у Грязинюка било ключом. «Если даже этот сверток — батькина бумага, нужно с ней ознакомиться. Тогда можно будет оценить мою истинную роль в этой поездке. Степень доверия ко мне Махно. Это позволит правильно ориентироваться в соответствующих ситуациях».

И Илюха, очень дорого оценив одежду своего картежного партнера, соблазнил того поставить на кон игры свою одежду. И вот теперь он настаивал, чтобы Митька отдал ему проигранный пиджак. «Если он выпотрошит все из-под подкладки пиджака перед тем, как отдать мне его, значит, наш дорогой начальничек что-то замышляет, о чем я не знаю. И все же вряд ли ему поручил батька особое задание, о котором меня не проинформировали. От контрразведки не скрывают подобные вещи. Иначе на кой ляд меня посылать контролировать его действия. Бессмыслица получается. Значит, это его личное дело. Но чего он добивается? Что за бумаги прячет, ведь все документы его находятся во внутреннем кармане пиджака. Это я сам видел».

Эти мысли преследовали Грязинюка почти все время, пока он играл в карты. Зная хитрость и невыдержанность Сабадырева еще по совместной службе в контрразведке, Илюха на всякий случай взвел незаметно курок пистолета. «Может, он от расстройства позабудет о том, что у него хранится под подкладкой пиджака?»

Но Митька не забыл о плане сокрытых сокровищ, который достался ему от богача Апанаева. Он хотел было уединиться от всех и вытащить спрятанную под подкладкой вчетверо сложенную толстую пергаментную бумагу, но передумал: это привлекло бы повышенное внимание к этой бумаге со стороны его подчиненных. К тому же, со временем их придется все равно знакомить с этим планом. Одному не справиться.

Когда Сабадырев распорол подкладку и вытащил бумагу, Грязинюк тут же «пустил пулю»:

— Против этой бумаги ставлю две тысчонки золотом. А?

Владелец ее отрицательно покачал головой и сердито проронил:

— Эту бумагу мне дал батька. Мы должны будем ею заняться после того, как осилим первое дело.

— Значит, это второе важное задание? — осведомился Грязинюк. — А в чем оно заключается?

— Это я вам растолкую чуть позже, — мрачно процедил сквозь зубы Митька.

— А может, одновременно на двух фронтах ударим, — не унимался Илюха. — Дело-то пойдет быстрей.

— Конечно, — поддержал его Евнух. — Кому охота толкаться в такой дали от семьи. Дома-то лучше.

Но эмиссар Махно с каменным лицом, не проронив больше ни звука, протянул свой пиджак картежному шулеру, догадываясь, конечно, как ловко его тот одурачил.