Сквозь страх

«Надо же, вот, оказывается, что за люди эти купцы, — подумал Шамиль, — все переводят на деньги, даже человеческий ум».

— …И тебе, юноша, я желаю, чтоб твои желания сбылись. Чтоб умел ты своей головой пробивать стены людского равнодушия и зависти, разрывать гибельные сети, которые будут плести вокруг тебя твои враги и лихие люди; умел, как искусный строитель, возводить лестницы, которые привели бы тебя к желаемой цели, в том числе и в храм науки. Ведь все стоящие цели — они наверху, на скалистых вершинах жизни находятся. И, чтобы добраться до них, — мало одного ума, даже большого, нужно еще терпение, железная воля и бычье здоровье. Вот так-то, мой дорогой гость.

Последнюю фразу он произнес так, что Шамилю показалось: ему, как гостю, намекают, что разговор окончен. Но домой ему не хотелось. Шамиль взглянул на девушку, и сердце захолонуло: на него смотрели красивые холодные глаза с явным высокомерием. Да-да. С высокомерием. И он вполне реально услышал свой внутренний издевательский голос, словно это говорил кто-то другой, вселившийся в его сознание: «Ты забылся, жалкий нищий человечишко, что сидишь в купеческих хоромах. И как ты смеешь ставить себя рядом, на один уровень с известным богачом во всей округе и засматриваться с замиранием сердца на его любимую дочь. Совсем из ума вышел или обнаглел. Опомнись!»

Шамиль усилием воли заставил себя встать из-за стола, чтобы побыстрее покинуть этот дом. Но Нагим-бай повелительным жестом указал ему на стул: «Дескать, не спеши, не все еще я сказал».

— Эх-хэ-хэ. Молодежь всегда нас, пожилых людей, понимает с трудом. Я вот говорю, а чувствую, что мои разумные слова, как осенние листья, летят без всякой пользы. — Хозяин вытащил из кармана большой синий платок, вытер рот и продолжил: — Что касается будущего, коим некоторые люди живут, то это еще не счастливое сегодня. Будущее, как известно, кормит людей только надеждой. Ну, сама по себе надежда ничего не стоит. От нее сыт не будешь. Надежда очень часто напоминает красивую утреннюю зарю, которая сулит хороший день, озаряя вас всеми цветами радуги. Но проходит время и все оказывается иллюзией: вместо этого приходит день — холодный, ветреный, дождливый, с рваными черными тучами, которые носятся по непроницаемому небу, как вороньи стаи. Так и прекрасные надежды оборачиваются черными событиями.

Измайлов внимательно слушал хозяина, и его слова, казалось запоминались. В другое время его монолог показался бы, пожалуй скучным и назидательным. Но сейчас Шамиль мысленно молил оратора, чтоб тот подольше говорил: ведь тем самым предоставлялась, пожалуй, единственная возможность быть рядом с понравившейся девушкой. От одного ее взгляда у него нежно щемило и замирало сердце. Но чтобы подчеркнуть свое внимание к речам хозяина юноша механически кивал. Позже он не мог вспомнить, о чем тот говорил.

Тем временем хозяин степенно откинулся на полукруглую спинку стула так, что она жалобно скрипнула, вытащил из жилетки большие, с гусиное яйцо, серебряные часы старинной работы и произнес:

— Н-да. Вот и вечер канул. — И, медленно повернувшись к Измайлову, скучным голосом уточнил: — Так, говоришь, сразу же тебе сказали, чья эта лошадь?

— Да. Сразу. Да еще не один, а двое…

Тут купец Галятдинов совсем помрачнел:

— Вот ведь, голытьба чужое имущество лучше знает, чем свое собственное. А это в нынешнее смутное время совсем ни к чему. Это опасно.

— Это потому, папа, — усмехнулась Дильбара, — что им у себя-то нечего учитывать.

«Неужели и она такая же сребролюбивая, как и ее отец?» — огорченно подумал Шамиль. Ведь он раньше слышал о нем как о крупном дельце и хищнике, как о хитрющем человеке.

— Так-то оно так, — согласился Нагим-бай, — но не вся голытьба одинакова. Вот в чем суть-то. Не столько опасны те из них, которые никогда ничего не имели и сейчас, кроме дыр в карманах, ничего не имеют, а те, которые раньше имели, да растеряли все. Вот в них-то в каждом сидит трехглавый дракон обогащения любым путем: одна его голова — воровство, вторая — мошенничество, третья — разбой.

Шамилю было странно это слышать, хозяин уже не радовался тому, что лошадь нашлась, а, наоборот, — горевал.

Хозяин смачно зевнул, и глаза его повлажнели. Он тяжело поднялся со стула, словно разорвал невидимые путы, связывающие его со стулом, и тут же оперся руками о стол.

— Вот что, дорогой гостюшко, — он устремил свой тяжелый взгляд через оплывшие веки на Шамиля, — прежде чем окончить вечернюю трапезу и расстаться, по-видимому, надолго, если не навсегда, хочу предложить тебе одну работенку. — Он выпрямился, хрустнул пальцами сцепленных рук. — Через пару месяцев, в ноябре, у меня вступит в строй паровая мельница. Туда понадобятся люди. Нужен будет и учетчик. Честный и грамотный. Понял, да?

Измайлов встал со стула и поблагодарил хозяина за угощение.

— Так ты понял? Или ты не хочешь быть учетчиком? Это ж мечта я человека твоих лет. На такую должность всех охочих ногами вверх до самого Владикавказа не переставишь.