Сквозь страх

Глядя на паровоз, Сабадырев лихорадочно соображал: идет этот состав из города или, наоборот, — в город. Ведь он много часов изучал план города и перечитывал путеводитель по Казани. Наконец, когда товарняк поравнялся с ними, Митька уверенно, но мрачно произнес:

— А вот и наш персональный дилижанс. Прошу вас, господа.

Через полтора часа они дотащились до железнодорожной станции. В дождливой темноте издалека красное кирпичное здание вокзала виднелось огромной черной глыбой. Анархисты обошли стороной это здание. Они знали: на перронах и внутри вокзалов обычно толкутся дежурные милиционеры и станционные агенты уголовного розыска.

На трамвай не решились садиться. Сразу же пошли договариваться с легковыми извозчиками, которых в эту ненастную погоду было не так уж и много. У всех извозчиков в городе бытовало неписаное правило: чем хуже погода и темнее на улице — тем больше заламывать цены. Официальных ставок и расценок не существовало. Но несмотря на это, Грязинюк быстро сторговался с извозчиком, хотя у него был путь неблизкий — в Мало-Игумную слободу, где ему удалось снять номер в подворье Утямышева. Хотя подворья Утямышева как такового уже не существовало — оно было национализировано, — но бывшему хозяину удалось сохранить за собой несколько комнат под свое жилище. Вот их-то он потихоньку и сдавал приезжим за хорошую плату. Селились там в основном разные темные личности с тяжелой мошной, которые никаким боком не хотели попадаться на глаза местным властям. Сабадыреву он сказал, что там присмотрел угол и для Тоськи. Ведь сам Митька не мог ее взять с собой. Да, собственно, как оказалось, она и не хотела ехать с ним. И предложение Грязинюка ей сразу же оказалось по сердцу. Тоська заявила об этом, нисколько не стесняясь, словно ехала к родному брату.

«Ни в грош, стерва, меня не ставит, — зло сказал про себя Митька. — От такой все можно ожидать. — И он вспомнил, как хладнокровно его жена застрелила Евнуха, и содрогнулся, точно голого его вытолкнули на мороз. — Эдак однажды и меня может шлепнуть. Черт с ней, пусть катит с ним».

И вот теперь на привокзальной площади Митька остался один, глядя на отъезжавших Тоську и Грязинюка. Зло прихлынуло волной и сдавило его горло. И дышать стало трудно. Да тут еще совершенно неожиданно проснулись боль в душе и страшная ревность. Ему нестерпимо захотелось догнать и вернуть назад свою жену. В следующую минуту он не выдержал — бросился вслед за ними. Но быстро устал, взмок от слабости и остановился, тяжело дыша, как загнанная лошадь. Тут же выхватил пистолет и прицелился. Однако вовремя опомнился: в них вряд ли попадет, а себя сгубит — милиция рядом, бежать нет сил.

«Вот уж поистине голова не ведает, куда несут ноги, — подумал Сабадырев, — а правая рука не знает, что делает левая». Он впервые в жизни понял одну житейскую истину: какой бы плохой жена ни была, но если она нравится, ее можно отдавать кому-то лишь мысленно, но не наяву, не в действительности, тем более, как говорится, из рук в руки. Иначе ревность, как палач, жестоко покарает. Если же ревность и не заставит вконец потерять голову, наделать уйму трагических ошибок, то уж точно повелит медленно, как в аду, сжечь душу. И от этого испепеляющего горения души хочется кричать от боли, от такой боли, от которой легче умереть, чем жить.

Сабадырев подошел к телеграфному столбу и, обхватив его двумя руками, как монтер, собиравшийся залезть на него, ткнулся головой о мокрое дерево. Скрежетнул зубами и, не уняв жгучую боль души, ударил обрубком пальца о столб. Ибо, как он понял, боль души сильнее и страшнее боли физической. Потому-то она гораздо дольше и заживает.

От боли Митька вскрикнул, и ноги подогнулись в коленях. Он не помнил, сколько просидел на земле, привалившись к столбу. Перетерпев физическую боль, ему стало вроде бы легче. Потом Сабадырев нанял извозчика и поехал в Цивильское Подворье. А по дороге его мучил вопрос: почему у него так плохо все складывается? Случайно это или нет? Если нет, то кто виноват? А может, это просто судьба…

При всех вариантах, которые он перебрал в уме, так и не понял, откуда произрастают ядовитые корни неудач. Митьке и в голову не пришло, что все заключается в том, что он пытался вершить неправые дела. Что, задумав черное дело, вынужден общаться с мерзкими, подлыми, как он сам, людьми, способными на все. Что идет он против простых людей, большинства людей, у которых находится власть. Что его предприятие в этих условиях является практически утопическим, эфемерным. Но он понял одно: пока не изменится политическая, военная ситуация в городе, в Поволжье, рассчитывать на успех очень трудно. И Сабадырев решил внимательно присмотреться к подпольным организациям разного политического толка, о которых ему говорил при встрече глава местных анархистов Тарасенко. А сейчас, как кроту, надобно рыть под госбанк, не высовываясь наружу, — твердо решил он.