Сквозь тернии

Ярослав застыл всего лишь в нескольких шагах. Вполоборота, с вскинутой к лицу правой рукой, словно в попытке заслониться от подлой неизбежности. В пальцах левой, он сжимал принятый от Яськи кулончик и прыгалки. Сжимал наверняка, так что не отобрать даже после смерти! Мальчишка походил на застывшее изваяние, что лишено души, но никак не смысла. Так, проходя в парке мимо застывшей статуи или обелиска, всё время ощущаешь чьё-то ненавязчивое присутствие, словно помимо гипса и арматуры внутри конструкции заключено что-то ещё… Эфемерное, но, в то же время реальное и живое. Просто это что-то прибывает в некоем подобии забвения — будто в темнице, — не в силах в открытую озвучить, чего именно оно хочет. Это порыв души, направленный на освобождение. Крик, что в силах услышать лишь избранные.

Яська оторопел. Потянулся к недвижимому Ярославу, но не успел.

За спиной утробно булькнуло:

— Fuer!

И Яська оглох.

Последнее, что он увидел в огневой вакханалии, это то, как разлетелась на части фигурка Ярослава. Дзинь! Словно хрусталь в мамином сервизе, пронзённый выпущенным из рогатки камешком. И больше ничего. Ни взрослых, ни детей, ни каких бы то ни было посторонних звуков. Всё замерло, словно в ожидании чего-то ещё.

А Яська долго ещё сидел на корточках, втягивая ноздрями сырой воздух и прислушиваясь к малейшему шороху.

В груди царила пустота, как будто он совершил что-то плохое, после чего пытается придумать себе несуществующее оправдание. Точно он предал, чтобы спасти собственную жизнь. Чтобы не оказаться за гранью и не ступить на Путь.

Но было уже поздно что-то менять.

28.

Яська лежал на кровати и смотрел в потолок. Голова была забита извивающимися мыслями, которые походили на клубки ядовитых змей, что так и норовят ужалить, как только ты решишься ухватить одного из гадов за хвост, в попытке подтянуть поближе, чтобы пролить свет на жуткую истину. Да, сегодня мысли казались именно такими, а оттого всё было, словно взаправду.

Перед взором то и дело возникало настороженное личико Ярослава — расстрелянного мальчика из мрачной темницы. Что сталось с ним после смерти? Куда именно он попал? Испытывал ли при этом боль или страх? Испытывал ли хоть какие-нибудь чувства?! А его соратники по несчастью, или судьбе? Девочка с косой… Озорной Огонёк… Ксанка… Взрослые… Ведь если верить Макарычу, то существуют такие миры, в которых чувствам и эмоциям просто не отведено места. Точнее место-то может и имеется, только вот населяющие эти миры существа, осознанно отреклись от высших даров. Там больше нет душевного тепла, чувства сострадания, или состояния влюблённости. Ничего-ничего! Только трезвый расчёт и стремление познать истину. Стремление к звёздам… Туда, где ещё остались миры, пропитанные эмоциональной палитрой, потому что жить без чувств — попросту невозможно. Это будет пустое существование под багровым солнцем, хотя… Какое кому до этого есть дело? Ведь чувств попросту нет, — а тогда смысл обо всём этом думать вообще?

Яська перевалился на бок. Упёрся измученным взором в стену. Вздохнул. Почему-то хотелось сделаться маленьким-маленьким, забраться в одну из спасительных щёлок и носа не высовывать. Что бы ни происходило вокруг. Хоть цунами, землетрясение или комета — всё равно. Ведь на той стороне поджидает безразличие. Тогда зачем все эти переживания?

Вот, опять! И так снова и снова, с чего не начинай! Хвост не поддаётся, извивается, а на другом конце неизменно поджидает скалящаяся голова. Поджидает с одной единственной целью: тяпнуть побольнее!

«Ясь, а Ясь…»

Яська вздрогнул. Медленно обернулся. В комнате кроме него никого не было. Чуть слышно поскрипывали половицы. Так, словно кто-то мнётся в нерешительности, не зная, как завести непринужденный разговор.

Яська сглотнул подкравшийся к горлу страх. Поднялся с кровати. Спросил дрожащим голосом:

— Кто здесь?

Ответом была тишина.

Яська поёжился. Ступил на холодный пол.

— Росинка?.. Это ведь ты?

Снова ничего.

Об оконное стекло что-то звякнуло.

Яська нездорово вздрогнул. Как кот, испугавшийся резкого звука, — так что даже шерсть дыбом! Сердце пульсировало далёкой галактикой в районе пупка, ладони взмокли, а коленки то и дело проседали, так и норовя опрокинуть под кровать.

«А там ничем не лучше, плюс непроглядная тьма, как за горизонтом… как под покрывалом…» — подумал про себя Яська, силясь совладать со сковавшим тело оцепенением.

Страх немного подотстал, и Яська сделал нерешительный шаг к окну. Затем ещё один… и ещё… Так он и продвигался, метр за метром, словно в игре, главным правилом которой, было не совершать за раз больше одного шага.