Сквозь тернии

За окном раскинулась серость. Утро было туманным, хотя Яська и помнил, что накануне вечером, светили яркие звёзды. Светили перед тем, как свершиться самому страшному. Они наблюдали жуткую трагедию, что случилась десятилетия назад, но по чьей-то неведомой воле затянулась в петлю неведения, что никак не желала распутываться, даровав душам мучеников столь желанный покой. Хотя, возможно, это и был покой — иначе бы Росинка, вне сомнений, помогла! Или просто нарушила грань, как это сделал сам Яська.

Яська побледнел. Вцепился бесчувственными от напряжения пальчиками в низкий подоконник. С трудом, но всё же устоял на ватных ногах. В голове на стремительной карусели вертелось одно и то же:

«А правильно ли я поступил?! Вдруг все те люди попали в кромешный ад, и сейчас клянут моё имя похлеще определения своего мучителя! А им самим, при этом, нестерпимо больно!»

«Ещё бы, не больно, — включилось подсознание, — ведь все они — умерли. А ты заигрался уже настолько, что элементарно перестал воспринимать разницу между жизнью и смертью! Ты только послушай себя самого: ведь для тебя нет разницы между этими понятиями! Грань утрачена или осознанно стёрта кем-то или чем-то извне! Так не должно быть, если только ты не псих».

«Но тогда для чего всё это затевалось?!»

«Им что-то нужно от тебя. Что-то такое, чего лишены Они сами. Росинка неспроста говорила о бегстве. Ведь убежали даже создавшие нас! А это может говорить лишь об одном: на свет вырвалось что-то поистине ужасающее. И самое страшное — это что-то нельзя увидеть. Потому что Оно уже внутри нас».

Заныла пипка на ноге, напоминая о злобной козявке, что так легко проникла в его организм.

Яська смотрел на застывшего у калитки Кольку, и не понимал, что такое с ним происходит.

«Может и впрямь бред? Ведь если капнуть ещё глубже, обретённая истина просто затмит собою реальность! Поработит рассудок! Изничтожит сознание».

«А кто тебе сказал, что будет дозволено познать эту самую истину? Вспомни свою сестру: ещё она упоминала про «сон». Не тот сон, что мы видим по ночам. Она имела в виду забвение. Потому что только под «покрывалом» можно чувствовать себя более-менее защищённым… и то, лишь, до поры до времени».

Колька помахал рукой.

Яська отрицательно мотнул головой: его не отпустят. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Вообще никогда! Вечером приедет мама и заберёт. Потому что слонялся полночи невесть где, потому что изматывает нервы бабушке и напрочь игнорирует рамки приличия. А ещё, потому что страшно. Не ему, маме. Особенно, после того случая, когда она уже и не надеялись увидеть своего единственного сына живым.

Единственного.

Колька словно понял всё без слов. Понурил голову, но всё равно остался на месте. Он как бы давал Яське ещё одну возможность взвесить все «за» и «против». Нет, он естественно понимал, что друг вряд ли сменит обозначенную позицию, однако уходить просто так было превыше его мальчишечьих сил.

Яська всё понял. Потому ушёл сам — просто совершил шаг назад и всё. Реальность дрогнула, но так никуда и не делась. А вот Колька пропал — Яська больше не видел его сутулую фигурку, в нетерпении мнущуюся у калитки. Порхнула занавеска, и мир за окном исчез целиком. Яська вновь остался наедине со скалящимися тварями. Их заметно прибавилось.

Тогда он вновь ринулся к окну. Отбросил прочь приставучую занавеску. Коснулся лбом прохладного стекла — так было легче! По крайней мере, так казалось.

Колька никуда не делся: по-прежнему стоял у калитки. Только больше не сутулился, а прокатывался с носка на пятку, в свойственной себе манере, засунув руки в карманы полинялых брюк. Увидев Яську, он вскинул подбородок, словно вопрошая: что-нибудь ещё?

Яська с неимоверным трудом сохранил самообладание. Под ложечкой скребло, во всём теле царило жгучее желание разреветься, но Яська всё же держался. Он указал пальцем на калитку и отрицательно мотнул головой: не ходите туда, куда собираетесь, не нужно! Ничего доброго это не принесёт. А вот пропасть, можно запросто.

Колька кивнул, будто понял и это. Потом развернулся и ушёл, оставив Яську наедине с мыслями. Те снова заворочались и зашипели. Яська надавил лбом на стекло, желал пройти сквозь грань, дабы стряхнуть с плеч всё наболевшее. Однако кругом царила реальность, и у него ничего не вышло. Ещё он чувствовал себя предателем, а это было похуже всего остального. Но с этим теперь жить, а где, как не в эмоциональном мире, это сложнее всего?

«А может быть те, другие, отреклись от чувств вовсе не из-за стремления ввысь? Что если причина совершенно иная? Как быть тогда?..»

29.