Сквозь века

Пришло время ложиться. Я всегда плохо сплю на новом месте, поэтому уснуть даже не пытался. Да и вряд ли бы это удалось, уж слишком много мыслей лезло в голову. Я думал обо всём понемногу. Мне понравился тот факт, что многое я делаю сам: сам делаю себе чай, расстилаю кровать, хожу в душ, завтра сам выберу, что одеть. Это не значит, что я не делал раньше этого сам вовсе нет. Просто здесь все эти банальные операции обрели особую роль, наверное потому, что рядом не было родителей, способных помочь или помешать советами. Это казалось мне первым признаком перехода во взрослую жизнь. Но есть и минусы, куда без них. Что будет завтра? Что готовит мне грядущий день? Как будет устроен наш режим, какие события произойдут? Как много вопросов и пока ни одного ответа.

— Ты спать сегодня будешь вообще? — услышал я голос Рокоссовского.

— Ага, — шёпотом ответил я, так как пацаны уже давно спали.

— Ну я вижу.

— Я просто думаю про завтра…

— А чего про него думать? Завтра всё сам узнаешь. А сейчас — спать! Невыспавшийся солдат — плохой солдат!

Я повернулся набок, подумал, что всё равно не усну, подумал про завтра, про дом, про пацанов, потом мысли начали расплываться и вскоре я тоже провалился в объятия морфея.

ГЛАВА 3

На следующий день меня растолкал Рокоссовский. Я глянул на часы, было ровно шесть.

— Зачем так рано? — спросил я маршала, — по расписанию вставать только через два часа!

— Ну и что? А зарядку кто отменял?

— Но не так же рано!

— Успеешь выспаться. Собирайся, только тихо: товарищей не буди.

Я оделся почти бесшумно и вышел на улицу вслед за Константином Константиновичем.

Раннее утро здесь было совсем иным, чем в городе. Туман стелился ковром повсюду, укутывая каждый ствол сосны, каждый камень и куст в свои призрачные объятия. Небо было чистым и розовым от восходящего солнца. Всё вокруг дышало свежестью, везде, подобно кристаллам, сверкали капельки росы, отражая первые лучи солнца.

Я слегка озяб, но в ходе зарядки, которую проводил маршал, быстро согрелся и проснулся. Мы занимались около часа. Наконец Рокоссовский объявил об окончании тренировки. Стоит признать, что они у него были даже интенсивнее, нежели у Суворова. Возможно, сказывается возраст: Александру Васильевичу было около двухсот девяноста, а маршалу только-только стукнуло чуть более ста двадцати.

Я заходил обратно в дом, когда меня окликнул чей-то голос:

— Эй, парень!

Я оглянулся. Меня звал Александр Алексеевич, главный в лагере тренер. Имя его я узнал от Глеба.

— Да, — откликнулся я.

— Ты чего в такую рань вскочил? Ещё час до подъёма.

Я вопросительно покосился на Константина Константиновича.

— Отвечай как есть. За правду не расстреливают, — советовал он.

Конечно не расстреляют. Сталину скажите об этом.

— Зарядку делал, — отвечал я.

— Зарядку? Сам?

— Да.

— Надо же… Хм, молодец! Только лучше спи дольше, а на зарядку сходишь со всеми в полдевятого.

— Хорошо.

Рокоссовский был крайне недоволен этой встречей.

— Зачем режим сбивать? Всё отлажено, отточено. Зачем спать дольше? Зачем другая зарядка? Я что ли плохую провожу? Ладно. Речь — пустое. Если партия сказала, то мы должны подчиниться.

Я же был в глубине души рад, что хотя бы здесь посплю дольше, чем обычно.

Сон после зарядки как рукой сняло, поэтому я взялся за книгу. В чтении я провёл весь час до подъёма. Ровно в восемь я разбудил пацанов, они собрались, и в 8:15 мы были уже на стадионе, где проходила зарядка. По сравнению с той, которую проводили мои наставники, эта показалась мне детским лепетом.

Потом был завтрак. Про него рассказывать подробно смысла нет. После завтрака — тренировка. Она тоже прошла в штатном режиме. В конце мы даже поиграли, что в городе случалось крайне редко.

После был обед, а потом нас отправили в кросс. Он был пешим, поэтому всю дорогу я с пацанами болтал о всяком.

Вдруг наш разговор свернул совсем в неожиданном направлении.

— Слушайте, — говорил Глеб, — а как вы к девочкам относитесь?

— А как к ним можно относиться, если я пацан, — отвечал в шутку Ярик.

— Я не про это. Ну как вы… Эм… Любили ли вы когда-нибудь?

— Нет.

— А ты, Гриша?

Я не знал, что ответить. С одной стороны, можно было смело сказать правду. Но с другой… История моей единственной пока что любви закончилась не самым лучшим образом и вспоминать о ней не хотелось. Ярик знал это, поэтому тему всегда обходил и не затрагивал в разговоре. Однако Глеба винить тоже нельзя. Он не знал. Хотя зачем ему эта информация?

Видя мою задумчивость, Ярик быстро переменил тему. Но осадок у меня, конечно, остался.

Мы шли уже достаточно долгое время, я начал выбиваться из сил. То же самое было и с моими друзьями.

— Ровно половина пути! — аккурат в этот момент объявил Александр Алексеевич.

Я чуть не упал.

— Как половина? — вырвалось у меня.

— Это ерунда, — сказал мне Константин Константинович, — вот когда весь день чешешь, да ещё и под бомбёжкой, то это, брат, совсем иное. И то не уставали.

Мне сразу же стало стыдно за свою жалобу перед человеком, прошедшим войну, и повидавшим много всего на своём веку.