Сквозь время

Мы подымаем
   винтовочный голос,
чтоб так
   разрасталась
     наша
       отчизна —
как зерно,
в котором прячется поросль,
как зерно,
из которого начался
   колос
высокого коммунизма.
И пусть тогда
на язык людей —
всепонятный —
   как слава,
всепонятый снова,
попадет
   мое,
     русское до костей,
мое,
советское до корней,
мое украинское тихое слово.
И пусть войдут
и в семью и в плакат
слова,
   как зшиток
(коль сшита кипа),
как травень[13]

в травах,як липень[14]
в липах
тай ще як блакитные[15] облака!
О как
я девушек русских прохаю[16]
говорить любимым
губы в губы
задыххающееся «коххаю»[17]
и понятнейшее слово —
«любый».
И, звезды
   прохладным
монистом надевши,
скажет мне девушка:
боязно
все.
Моя несказ'aнная
   родина-девушка
эти слова все произнесет.
Для меня стихи —
   вокругшарный ветер,
никогда не зажатый
между страниц.
Кто сможет его
от страниц отстранить?
Может,
   не будь стихов на свете,
я бы родился,
чтоб их сочинить.

VII. Самое такое

Но если бы кто-нибудь мне сказал:
сожги стихи —
коммунизм начнется,
я только б терцию
помолчал,
я только б сердце свое
   слыхал,
я только б не вытер
сухие глаза,
хоть, может, — в тумане,
хоть, может, —
согнется
   плечо над огнем.
Но это нельзя.
А можно —
   долго
     мечтать
про коммуну.
А надо думать —
   только о ней.
И необходимо
падать
юным.
и — смерти подобно —
медлить коней!
Но не только огню
сожженных тетрадок
освещать меня
и дорогу мою:
пулеметный огонь
песню пробовать будет,
конь в намете
над бездной Европу разбудит,
и, хоть я на упадочничество
не падок,
пусть не песня,
а я упаду
в бою,
Но если я
прекращусь в бою,
не другую песню
другие споют.
И за то,
чтоб как в русские
в небеса
французская девушка
смотрела б спокойно —
согласился б ни строчки
в жисть
   не писать…
……………
А потом взял бы —
и написал
тако-о-ое…

26. IX. 1940 г.

16. X. 1940 г.

28. I. 1941 г.

Борис Слуцкий Михаилу Кульчицкому

«Высоко он голову носил…»

Высоко он голову носил,
Высоко-высоко.
Не ходил, а словно восходил,
Словно солнышко с востока.

Рядом с ним я — как сухая палка

Рядом с теплой и живой рукою.
Все равно — не горько и не жалко.
Хорошо! Пускай хоть он такой.

Мне казалось, дружба — это служба.

Друг мой — командирский танк.
Если он прикажет: «Делай так!» —
Я готов был делать так — послушно.

Мне казалось, дружба — это школа.

Я покуда ученик.
Я учусь не очень скоро.
Это потруднее книг.

Всякий раз, как слышу первый гром,

Вспоминаю,
Как он стукнул мне в окно: «Пойдем!»
Двадцать лет назад в начале мая.

Декабрь 41-го года