Он дал глазам привыкнуть к полумраку соседней комнаты и вскоре тихонько прошел в нее. Первый сон у Арманды обычно сопровождался громким храпом. Поразительно, как такой стройной, такой изящной молодой женщине удавалось производить столь впечатляющую вибрацию. В начале их брака это беспокоило Хью, потому что казалось, что храп может продолжаться всю ночь. Но какой-нибудь посторонний шум, или толчок в ее сне, или тихое покашливание ее кроткого мужа, или что-то еще заставляло ее шевельнуться, вздохнуть, быть может чмокнуть губами или повернуться на другой бок, после чего она уже продолжала спать беззвучно. Такая смена ритма, по-видимому, произошла, когда он еще работал в гостиной, и теперь, дабы весь цикл не повторился, он старался раздеваться как можно тише. Позднее он вспомнил, как с особенной осторожностью выдвинул исключительно скрипучий ящик (в другое время он никогда не обращал внимания на его голос), чтобы взять свежую пару коротких подштанников, которые надевал вместо пижамы. Он выругался про себя из-за дурацкого плача старого дерева и воздержался от того, чтобы закрыть ящик, однако его подвели половицы, едва он на цыпочках двинулся к своей стороне супружеского ложа. Не этот ли звук разбудил ее? Да, этот, но скорее не разбудил, а разворошил часть ее сна, и она пробормотала что-то о свете. На самом деле ничто не нарушало мрака спальни, кроме косого луча, падавшего из гостиной, дверь которой он оставил приоткрытой. Он тихо закрыл ее и ощупью добрался до кровати.
Некоторое время он лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к другому непрерывному и слабому звуку – стуку капель о линолеум под неисправным радиатором отопления. Вы сказали, что подумали, что вас ждет бессонная ночь? Не совсем так. В действительности его клонило в сон, настолько, что не было никакой нужды принимать пугающе действенную «Пилюлю Морфи», к которой он изредка прибегал, но, несмотря на сонливость, он сознавал, что подкралось множество забот, готовых на него навалиться. Каких забот? Ах, обычных, житейских, ничего серьезного или особенного. Он лежал на спине и ждал, пока они сойдутся вместе, что они и сделали – в унисон с бледными пятнами, поднимавшимися вверх и занимавшими свое привычное место на потолке по мере того, как его глаза привыкали к темноте. Он думал о том, что его жена вновь симулировала женское недомогание, чтобы не подпустить его к себе; что она, вероятно, обманывала его многими другими способами; что он тоже в некотором смысле предал ее, утаив от нее одну ночь, проведенную с другой девушкой – добрачно, с точки зрения времени, но в пространственном отношении – здесь, в этой самой спальне; что подготовка к изданию чужих книг – работа унизительная; что никакая бесконечная поденщина или временная неудовлетворенность не имеют значения в свете его постоянно растущей, все более нежной любви к жене; и что ему следует посетить офтальмолога в один из дней в скором бремени. Он мысленно заменил «б» на «в» и продолжил просматривать пестрые гранки, в которые теперь обращалась тьма за закрытыми глазами. Двойная систола резко вернула его в сознание, и он пообещал своему неисправимому «я» ограничить ежедневное потребление сигарет до двух мгновений ока.
«И потом вы уснули?»
«Да. Возможно, я еще пытался разобрать расплывчатую печатную строку, но да, я уснул».
«Прерывистым сном, я полагаю?»
«Нет, напротив, давно я не проваливался в сон так глубоко. Видите ли, предыдущей ночью я почти не спал».
«Окей. Теперь вот что: известно ли вам, что психологи, состоящие при крупных тюрьмах, должны владеть, среди прочего, тем разделом танатологии, который посвящен средствам и способам насильственной смерти?»
Пёрсон устало издал отрицательный звук.
«Что ж, позвольте мне объяснить это следующим образом: полиция хочет знать, какое орудие применил преступник, а танатолог желает знать, почему и как оно было использовано. Покамест все ясно?»
Усталое подтверждение.
«Орудия – это, э-э… орудия. Фактически они могут быть инструментом работника, как, скажем, без своего угольника действительно не может обходиться плотник. Или орудия могут быть из костей и плоти, как вот эти (берет руки Хью, похлопывает каждую по очереди, кладет их себе на ладони для показа или как бы приступая к какой-то детской игре)».