Сквозняк из прошлого

Сирин все ближе и ближе подходит к теме действительно ужасной: к смерти… Без возмущения, протеста и содрогания, как у Толстого, без декоративно-сладостных безнадежных мечтаний, как у Тургенева в «Кларе Милич», а с непонятным и невероятным ощущением «рыбы в воде»… Тема смерти была темой многих великих и величайших поэтов, но были эти поэты великими только потому, что стремились к ее преодолению или хотя бы бились головой о стену, ища освобождения и выхода. Тут же перед нами расстилается мертвый мир, где холод и безразличие проникли уже так глубоко, что оживление едва ли возможно. Будто пейзаж на луне. И тот, кто нас туда приглашает, не только сохраняет полное спокойствие, но и расточает все чары своего необыкновенного дарования, чтобы переход совершился безболезненно^[65].

2

Название романа, «Transparent Things» (буквально: прозрачные предметы, но также и явные, очевидные вещи), подразумевает прозрачность людских душ (по одному из значений слова «thing» – создание, живое существо), и на всем его протяжении всезрящий наблюдатель и рассказчик R. заглядывает, как в окна, в чужие судьбы, в прошлое и настоящее интересующих его людей. Тема романа, раскрытая Набоковым в нарочно составленном с разъяснительной целью «интервью», – «потустороннее проникновение в запутанный клубок случайных судеб»^[66]. Повествование ведется post mortem из нескольких точек прошлого, лучи которых сходятся в условном настоящем – смерти героя, с которой начинается и которой кончается книга. Что многоопытный R. выбирает среди известных ему при жизни людей покойника-ученика или подмастерье, следует из первых же строк романа – обращения R. от первого лица (в первой главе повествование ведется от первого лица, затем – от третьего, время от времени прерываемое вмешательством этого автора-наблюдателя): «Вот персона, которая мне нужна. Салют, персона! – Не слышит». О том же идет речь и в финале книги, когда ведущий Пёрсона до самой его трагической смерти рассказчик вновь обращается к нему (и на этот раз Хью должен его услышать): «Easy, you know, does it, son». Этой фразой пребывающий в мире ином «мистер R.», как он именуется (или именует себя) в романе (его инициал, по замечанию Д.Б. Джонсона, представляет собой зеркальное русское «Я» – обращенное, следовательно, к «ты», зашифрованному в имени Хью – Hugh – you), встречает отлетающую душу Пёрсона (person’a – человека). Идиома «easy does it» разделяется разговорным «you know» (т. е., в новом свете метаморфозы героя, Hugh know), и вся фраза прочитывается так: «Тише, сынок, едешь – дальше, знаешь ли, будешь».

Слова мистера R. подготовлены предыдущим предложением, в котором тоже используется разделенная идиома («this is it» – началось, вот оно): «Последним ее [“сновидческой жизни”] видением была накалившаяся добела книга или коробка, ставшая совершенно прозрачной и полой. Вот, я полагаю, оно: [This is, I believe, it] не грубая боль физической смерти, а ни с чем не сравнимые муки таинственного ментального маневра, необходимого для перехода от одного состояния бытия к другому» (курсив Набокова). Засвидетельствовав смерть, R., подобно дантовскому Вергилию встречающий Хью в царстве мертвых, заботливо остерегает его от опасности поспешного или слишком резкого движения или высвобождения («чтобы переход совершился безболезненно»).

В пользу того, что в названии этого короткого, но сложного романа, почти целиком состоящего из искусных формул, подразумеваются скорее одушевленные, чем неодушевленные предметы, говорит еще одно значение слова «thing» – литературное произведение. Люди, герои, фигуры – только части книги, их жизни – произведения, со своими завязками и развязками, что напоминает финал первого английского романа Набокова, в котором служащий госпиталя путает умершего Найта (Knight) с другим, еще живым пациентом мосье Киганом (Kegan) – Киган – Книга. Выразительное и многомерное в оригинале, при переводе на русский язык английское название романа теряет всю эту богатую игру значений и становится осязаемо плоским, как извлеченный из моря окатыш или реквизит фокусника после его выступления. Подбираясь все ближе и ближе к буквальной передаче его смысла и звучания, пришлось бы оперировать чем-то вроде сияющих «Сквозных сущностей», однако, к счастью, сам автор нашел решение не только более удачное, но и менее вычурное.

3

В одной из давних своих работ исследователь и переводчик Набокова Геннадий Барабтарло, который с конца 1970-х годов состоял в переписке с женой писателя, а затем посещал ее в Монтрё, оставил ценное свидетельство:

Может быть, здесь уместно упомянуть, для пользы интересующихся метафизикой Набокова или ради будущего серьезного переводчика романа «Transparent Things», что вдова Набокова на мой вопрос, как лучше перевести название этой книги <…> отвечала, не задумываясь, как о чем-то давно решенном, что по-русски он должен называться «Сквозняк из прошлого». Это слова из стихотворения [Набокова] 1930 года <…>^[67]