Скырба святого с красной веревкой. Пузырь Мира и не'Мира

Фара потупилась и кивнула. Наверное, она подумала, что да, есть. Карина, насытив желудок, почувствовала, как тяжелеют веки, – ей захотелось поспать. Она хотела пойти в свою комнату, прилечь на подушки, которых не видела целую вечность, но свита сопровождала ее на каждом шагу, вынуждая свернуть направо, а не налево, спуститься по одной лестнице, подняться по другой, идти все дальше, не останавливаясь. Карина попросилась в свою комнату, чтобы отдохнуть, чтобы…

– Таков Путь Ливора, – сказала одна из старших девушек и толкнула ее в пустое помещение, где не было ни кровати, ни стула, ни окон. – Поздравляю, так начинается твоя смерть!

Карина осталась одна и начала кричать. Она била кулаками и ногами по двери, по стенам. Кричала. Падала. Вскакивала. Разрыдалась. Ну сколько еще карцеров ей придется стерпеть? Это и есть Ливор? Она подняла глаза, и комната показалась еще меньше, чем была на самом деле.

– Нет! – крикнула девушка. – Только не это! Только не опять!

Она плакала, пока не устала и не заснула, привалившись к двери. Ей ничего не снилось, сны как будто иссякли, колодец мыслей пересох. Она блуждала во тьме бытия, пока не проснулась от шепотов за дверью.

– Кари. Карина. Это Фара.

– Фара! Вытащи меня отсюда! За что меня наказывают? Ведь уже покарали. Королева меня простила. За что они со мной так?

– Кари, замолчи, а то услышат! Тебя никто не наказывает. Это Ливор. Ты в Ливоре, Кари! Еще немного, и ты уйдешь.

– Правда?

– Я уверена. Я спросила. Мне сказали, это Ливор.

– И сколько он продлится? – спросила Карина. – Потому что я больше не могу, Фара, я не…

– Я не знаю, сколько. Вроде у всех по-разному.

– А потом?

– Потом… ты умрешь! Поздравляю, Кари! – сказала Фара и заплакала.

– Моим сказали? – спросила Карина.

– Не знаю. Ой, кто-то идет, мне надо бежать.

– Нет, постой…

– Я должна…

– Фара! Фара!

Тишина. Всего лишь тишина.

– Фара!

А потом за дверью раздался чей-то чужой голос.

– Отойди на несколько шагов назад.

– Кто там?

– Отойди!

Карина встала, вытерла слезы и отошла от двери. Через люк над нею кто-то протолкнул несколько мертвых животных.

– Созерцай смерть! – велел тот же голос и удалился.

– Что… – начала она, но слова были бессмысленны.

Карина осталась наедине с трупами. Глаза ягненка, круглые и вытаращенные, глядели на нее из-за границы жизни, как будто следили за каждым шагом по комнатке, озаренной лишь плошкой, что стояла в слепом окне. Карина отражалась в черном шаре, лишенном жизни, маленькая пленница в опустевшем глазу, готовая к смерти, чей приход запаздывал.

Ночью, когда вся Башня над нею погрузилась в оцепенение сна и в холодных коридорах воцарилась тишина, Карина услышала, как по останкам шествует процессия голодных червей, словно армия, отправившаяся в последнюю битву во имя телесности. Она заснула под их чавканье, и ей приснилось, что они на ней, что она – падаль; она бы хотела стать червем и ползти вперед, маршировать, пожирать и испражняться, оставляя позади великое ничто.

Проснувшись, она получила через нишу масло для светильника и спички, воду для питья – а потом ей сбросили еще несколько трупов. К вечеру второго дня Карина уже не видела дверь, скрывшуюся за гнилой кучей падали. Смрад повис вокруг нее, воздух при движении казался тяжелым и плотным, она как будто плавала в нем, он впитывался в одежду. Карина разделась. Чуть более легким шагом подошла к трупам. Поглядела на них. Погладила ладонями липкую шкуру. Вырвала перо из крыла наполовину разорванного, раздавленного петуха и сунула за ухо.

– Созерцай смерть! – провозгласил голос, и кто-то бросил ей в карцер охапку высохших растений.

Карина вернулась в свой уголок, где сжалась в комочек, упираясь подбородком в колени и спрятав ладони под ступнями. Измученный голодом и жаждой крошечный над’Человек, созерцающий смерть.

На третий день – или это был четвертый, пятый? – в стене открылась узкая дверь. Карина до сих пор ее не видела, очертания коробки едва выдавались над штукатуркой. Она не стала ждать, но ринулась вперед, думая, что там ждут свежий воздух, свет и свобода, но очутилась в точно такой же комнатушке, только меньшего размера. Дверь у нее за спиной захлопнулась. Ниша над дверью открылась, и оттуда в темницу вывалились трупы телят и крыс, а голос произнес вновь:

– Созерцай смерть!

Карина забилась в угол нового узилища, скорчилась, глядя на то, как смерть трудится над разложением, не покладая невидимых рук, надувая животы, разрывая шкуры, сбивая шерсть в клочья, творя проходы и галереи для червячьих войск. Гниль проникла в ее мысли, которые тоже начали смердеть; она ощутила необъяснимую ненависть ко всему, что с ней случилось: к Ульрику и его тонкому уду, будь они оба прокляты, и к сестре, которая заняла ее место, а потом за это поплатилась.

– Нет! – воскликнула она и дала самой себе пощечину.