Слабая женщина с сильным характером

Всё Федьку подзуживала. А Фёдор, после похорон отца, как занял его комнату, так в настоящего Николая превратился. Стал только ещё злее. Так и норовил с молодым соседом драку затеять. Спокойно мимо их ворот пройти не мог.

— Было время жгли таких огнём, да сажали! Все воры, проходимцы!

Как только Люба не просила сына оставить в покое соседей, в ответ только и слышала:

— Ты мать, дура, права бабка, что так говорит о тебе. Иди, твоё дело в сарае коровам хвосты крутить.

Бегала Люба к молодым соседям. Прощения за сына, да за свекровь старую злыдню просить. То молока принесёт, то с огорода овощей немного. Фёдора это ещё больше злило. А от злости той, пить больше стал. Опять Люба стала слёзы лить по ночам.

— То отец жизни никакой не давал, теперь сын вырос такой же. Только душа его ещё злой зависти полна. Живут люди, тебя не трогают. И ты стремись к лучшему. Так нет, ему всё дать кто-то и что-то должен. Все блага на тарелке принести. А всё бабка науськала. Всю злость свою, что сыну не додала, внуку оставила.

Любовь свекровь и ругала и угрожала ей битьём, грозила — просила отстать от приезжих:

— Не дай Бог, Федька беду, какую сотворит, я тебя первую изничтожу! — грозилась она старухе. Старуха только поджимала губы, обиженно уходила в свою комнату, а потом жаловалась внуку и на мать и на соседей. Так и крутилось колесо ненависти и непонимания.

Глава 4

За окном ещё стояла предрассветная темень, а Люба соскочила с постели, словно какая-то неведомая сила подтолкнула её в спину и заставила резко подняться. Она схватилась за сердце. От острой боли не было возможности ни вдохнуть, ни выдохнуть. Осторожно спустив ноги с кровати, постаралась принять удобную позу, чтобы очередная горячая спица боли, впившаяся в сердце, ещё раз не пронзила её. Кое-как легла на высоко поднятые подушки.

— Господи, спаси и помилуй. Ангел Хранитель, огради моего сыночка от беды. Наставь его на путь истины. Не дай сгинуть зря душе его, — по щекам ручьём полились слёзы, — Господи, прости меня грешную. Это ведь я виновата, я. Это всё мой характер безвольный виноват. Слабая я. Другие живут, сопротивляются злу. А я терпела ради чего? Зачем? Зачем без любви замуж шла? Какую выгоду имела? Вот результат! Моя жизнь никудышная и жизнь сына загублена. По дорожке отца идёт, — про себя молилась и причитала Люба. Сердце не обманешь. Что-то да случится, сердце беду чувствует.

Она ещё полежала. Подождала когда острая боль отойдёт, освободив дорогу другой, противно ноющей. Той боли, которая отдаёт где-то в солнечном сплетении и что странно, под правой лопаткой от чего рука всегда болит, как от вывиха.

— Надо вставать. Кому надо и зачем?

Кому надо те ещё спали. Ровно, по-старчески сопела свекровь в своей маленькой комнатушке. После очередной пьянки заковыристо храпел Фёдор. Люба осторожно подошла к сыну. Не обращая внимания на боль в руке, перевернула массивный торс на бок. Сын пьяно зарычал, извергая неприятный запах перегара, как сказочный дракон изрыгающий огонь из своей страшной пасти.

Взяв стакан холодного молока, накинув на себя старенький платок, она вышла на крыльцо, прислонилась на влажную от утренней росы опору крыльца. Люба любила эти утренние часы рассвета, когда солнце расправляло свои тёплые лучи и запускало их в дебри леса, словно причёсывая косы у берёзок в предлесье, вплетая в них, то розовые, то алые ленты.

Немного посидев на крыльце и медленно выпив молоко, она подоила корову ловкими движениями рук, опустошив её набухшее вымя. Процедив молоко через марлю, стала замешивать опару на тесто. Федька опять вчера нашёл её заначку и всё пропил разом. Бороться с ним у неё уже не было сил. Даже обида на него непутёвого куда-то подевалась.

Раньше, когда он с горящим нутром от выпитого накануне, рылся в её вещах, разыскивая с трудом собираемые ей десятирублёвки, она с ним даже дралась. Но однажды, он схватил её за плечи и так сильно сжал с ненавистью глядя в глаза, что больше Люба не препятствовала сыну. Не потому, что испугалась его. Не хотела видеть в нём в её мальчике взрослом уже мужчине черты лица молодого Кольки.

— Ищи, коль совесть пропил. Собираю-то тебя кормить, да вот бабку твою хоронить. Как прикажешь, когда время подойдёт?

Но понимала, что совесть, и правда, он пропил давно. А может и ругать его бесполезно — она виновата. Не смогла воспитать, внушить, оградить. А вот Маша, когда приезжает, всегда говорит ей, что у Любы самооценка низкая. Отсюда все беды. Говорит, если ты себя не любишь, никто тебя не полюбит. А как это себя любить? И возможно ли это — себя любить? Непонятно.

— Надо ставить тесто, — напомнила она себе и пошла в кухню. Её рабочий день начался.