Слабая женщина с сильным характером

Но вдруг, неожиданно для себя, Люба схватила большие портняжьи ножницы и с силой воткнула их в несколько раз сложенное старенькое одеяло, приспособленное для глажки белья. Ножницы, проткнув слои одеяла, остались торчать в нём, медленно раскачиваясь, как маятник на часах. Николай замер и удивлённо смотрел на движение ножниц.

— Ещё раз, — тихо вымолвила, не ожидавшая от себя такого Люба, — ещё раз, ты поднимешь на меня руку, они будут в тебе.

В глазах женщины, которые она подняла на мужа, не было ненависти. Была спокойная уверенность, что она это сделает. Николай, махнув рукой и грязно выругавшись, ушёл в свою комнату и лёг в кровать.

Свекровь, увидев эту сцену, молча, ретировалась на кухню. С этого дня старуха стала стараться меньше задевать невестку. И исподволь как-то с опаской поглядывала на непривычно строгую, и казалось, какую-то изменившуюся сноху.

После случая с зэчкой Нюркой, топившей своих детей, Люба почувствовала, что односельчане, относившиеся к ней до этого как-то осторожно, а некоторые и полупрезрительно, стали более приветливы к ней. Сначала она удивлялась новому к себе отношению, а потом поняла. Если не уважаешь себя сам, то никто и уважать тебя не будет. Терпеть на глазах у всех односельчан оскорбления и побои мужа алкоголика, постоянно переносить обиды и наговоры свекрови — это самоуничтожение. Но после этого случая, Люба и для себя поняла, что в ней что-то надломилось и выпрямилось. Она даже внешне изменилась. Стала более стройной, что ли? Или просто, почувствовав свою силу, у неё выпрямилась спина. И смотреть она стала на собеседников по-другому. Прямо, открыто. Говорить более громко и уверенно.

Со временем в доме стало тише. Николай вклинился в бригаду шабашников. Ездил с ними по окрестным сёлам и деревням возводить дачи для городских приезжих. Строили, они конечно, как придётся. Какие из них плотники? Да и трясущимися руками много не настроишь.

Получат аванс, пропьют, передерутся, отойдут с горем пополам от выпивки и побоев, еле поставят сруб, переезжают к другим дачникам, в другое село. Так и пропадал Николай с весны до глубокой осени.

Свекровь, обмякла как-то вся. Постарела. Заведёт иногда свою пластинку нравоучительную, да только Люба молча, взглянет на неё, та и замолчит. Уж чего она во взгляде невестки такое страшное видела, Люба сама удивлялась. Только стало Любе всё безразлично. Работала на огороде и по дому по инерции. Дома поговорить не с кем.

Подруга Маша в город подалась, на рынке вещами торговать. Новое слово для таких как она придумали — «челноки». И то, правда. Катается туда-сюда. То в Москву, то в областной центр. Приезжает домой наездами такого порасскажет! Вот только одна отдушина, что редкие разговоры с Машей. Всё звала она Любу с собой в город, только та отмахивалась.

Так и жили. Вернулся как-то Николай с шабашки, деньги привёз. Не деньги, а слёзы одни. Люба на станции больше выручает, чем он привёз. Рассчитались с их бригадой или где они сами достали, неизвестно, коньяком паленным. Вскоре, кто пил этот коньяк посинел. Мужики стали натурально с синей кожей и белыми, белее седины волосами. Смеялся народ над ними, да недолго смеяться пришлось. Один за другим помирать стали синие мужики. Что ни день, то похороны.

Так очередь дошла, и до Николая. И он следом за ними ушёл на тот свет. Голосила свекровь, убивалась. Федя плакал, отца жалел. Одна Люба каменная сидела. Всё сделала, как положено, только ни одной слезы не проронила. Не было у неё больше слёз. Видно выплакала она все свои слёзы, когда бил он её, да мучил.

Похоронили Николая, а через некоторое время, надо же было соседу — старику Иванычу, давно похоронившую свою больную жену, где-то достать этой синей отравы и помереть? Знал ведь, старый, что пол села полегло от этой дряни, но видно алкогольная жажда сильнее разума. И его снесли на кладбище. А за поминальным столом зять старика, приехавший из города, так и сказал, что продаст дом и землю деда новым городским хозяевам под постройку коттеджа.

Вскоре на его месте вырос небольшой, красивый сруб в два этажа. Жить бы людям да радоваться. Да что-то стало с сельчанами. Нет, раньше при «советах» тоже завидовали друг другу. Чего уж там, всё на селе было. Но чтобы такой злобы, как с появлением новых дачников, никто припомнить не мог.

А уж свекровь Любина, нашла себе отдушину! Старая, а всё туда же! Взялась новых соседей сживать со свету. То по её выходило, что они лишнюю землю прихватили, то свет никому неведомым способом воровали. И чего только в её больной голове не крутилось. При Любе боялась она задирать новых соседей, а уж стоило той уйти, так крик стоял на всю округу:

— Разжирели все городские, теперь дачи им подавай! Понаехали богачи. Усадьбы взялись строить. Навоза им понюхать захотелось, а мы как жили, так и дальше жить должны в этом навозе! — поднимая вверх свою клюку, кричала она через забор новым соседям.