Слабакам не место рядом (СИ)

Юру он нашел в маленьком подобии парка, прислонившегося к дереву, и, склонив голову к плечу, за чем-то наблюдающим. Он заметил вожака, прижал палец к губам и поманил к себе. Зрелище открывалось потрясающее: Лис занимался, растягивал суставы для бега. Мышцы напрягались, обрисованные обтягивающими штанами. Он прогибался в спинке, наклонялся, и выглядел так соблазнительно, что у Дина невольно перехватило дыхание. Легкий, гибкий, такого Лиса хотелось прижать к ближайшему дереву и вылизать. Всего. Сделать приятно, так, чтоб до мурашек, до стонов. Дыхание сбилось, а зверь напрягся внутри, желая. Резинка на волосах омеги неожиданно лопнула, и они волной рассыпались по плечам. До жжения на кончиках пальцев захотелось попробовать их на ощупь, на запах, зарыться в них, оттянуть назад, открывая беззащитную шею. Взгляда невозможно оторвать, будто весь мир сейчас усмехался над Дином. Юра рядом завозился и медленно, крадучись как хищник, пошел в сторону своей жертвы.

— Стоять! Совсем с катушек съехал? — Юра дернулся, блеснул желтизной радужек, но ослушаться приказа не посмел, — Он — Пара чужого альфы. И мы его охраняем. Держись подальше.

Последние слова Дин прямо-таки прорычал в лицо, буквально душа в себе желание свернуть ему шею. Одно дело терпеть рядом Пару, совсем другое кого-то из собственной стаи. Юра поморщился, в его взгляде так и сквозило: «А сам-то?», но он промолчал и через минуту исчез.

Дин как во сне подходил к замершему Лису. Со знакомым лукавым прищуром темных глаз, сведенными на груди руками, явно всё слышал.

— Свою задницу не бережешь, так хотя бы побереги нервы моих волков, не провоцируй их.

— Я тут уже почти месяц занимаюсь, и… и пока никто… — привычно начал омега, но замолк, залипая на серьезном выражении лица альфы. Они молчали, вдыхая одно напряжение на двоих. Дин осторожно протянул ладонь, (и когда только расстояние так уменьшилось?) и невесомо, кончиками дрожащих пальцев, прочертил дорожку по скуле и приподнял подбородок, лишая парня возможности отвести взгляд.

— Дин?

— Лис…

— Я тебя услышал. Я понял…

Дин завороженно кивнул, пробегаясь взглядом по тонким чертами, и не смея опустить руку. Лаская теплой волной взгляда, по вискам к уголочку глаза, по щеке к скуле и губам. Его примагничивало, не отпускало. Легкое касание пальца к неожиданно приоткрывшимся губам и тоненький вздох омеги. Казалось, что в груди уже бьется не свое сердце, так близко. Лис вздрогнул, потерянно и обреченно закрывая глаза, будто обрубая в себе что-то.

Гневная буря в душе поднялась мгновенно, и, что особенно неприятно, привычно. Дин ненавидел его всем сердцем.

— Нет, ты меня не понял, — ладонь на подбородке сжалась сильнее, — Я проклял тот день, когда согласился за тобой присматривать. Ты — худший расклад, который мог произойти. Лучше бы ты никогда не появлялся на моей дороге. Лучше бы ты вообще никогда не рождался! — слова лились, возникая откуда-то изнутри, из темноты, и Дин не успевал даже осмысливать сказанное.

— Лис! — голос вырвал из реальности неожиданно, будто кокон разрезали. Лис содрогнулся, одними губами прошептал: «Родик!» и, поднырнув под рукой у Дина, побежал к нему, впился, обхватил руками и ногами, всхлипывая, уткнулся носом в шею. Родослав подхватил, погладил растрепанную макушку, обжег другого альфу злобным взглядом и понес свое чудо в дом. А Дин примерз к земле, не в силах даже вдохнуть, не способный даже обернуться. Почему, почему он это делает? Как можно так любить и ненавидеть? Почему из всех людей на земле его так влечет именно этот? Дин был готов язык себе отгрызть за оброненные слова.

Обращение в первый раз было болезненным. Одежда клочками слетала с черной шерсти. Он бежал не разбирая дороги, куда? От омеги подальше. От самого себя. Но душа волка выла и тянула обратно. К нему, к нему, к нему. Упасть на колени, просить прощения, тонуть в бездне глаз, целовать тонкие запястья, вдыхать его, потому что без этого никак, без этого он неживой.

Сумасшествие затапливало. Где этот пресловутый выход, который всегда есть в любой ситуации? Быть волком проще, он точно уверен, что ему не нужен никто иной. И все равно, что чужой. И плевать на нерациональную ненависть. Любовь и ненависть — суть одного и того же, правда? Как можно запретить себе быть с ним рядом?

Казалось, что в груди всё забетонировали, оставив пустоту только для дыхания. Стая чувствовала, металась, не могла сосредоточиться. Дин старался не бывать дома, отводил стаю как можно дальше, чтобы лишний раз не видеть темные глаза Лиса. Он бы и в охрану ему кого-то другого поставил. Если бы мог, если бы сердце переставало разрывать.

Тренировки были безжалостными. В ту ночь они ушли неимоверно далеко. И именно поэтому нападение чужаков на поселение вожак скорее почувствовал, уловил на каком-то бессознательном уровне. Дин никогда в жизни так не мчался; слишком далеко, чтобы как-то помешать. Но не успел всего на секунду.