Слабое свечение неба

Очень ему хотелось побыть одному, хоть изредка, поэтому ценил свой строительный вахтовый труд, уезжал, собираясь на смены с облегчением, увез на работу в вагончик самое ценное — с юности любимые, чудом не порванные детишками, книги — "Айвенго" Вальтера Скотта, "Последний из могикан" Купера и навсегда поразившую живописным ужасом жестокости "Конармию" Бабеля.

— А ты вот скажи мне, Мишаня, — заглушив экскаватор, топтался на скользкой от глины гусенице друг Сережка, выуживал из-под сиденья бичпакет, колбасную подсохшую загогулину и старый термос. Там у него кирпичной крепости чай, разбавленный водкой. Это вместо кофе коньяком, в обед-то можно. Котлован они строят для чего-то очень большого и нужного, не близко — километров за сто от города. Прораб явится к вечеру, если вообще приедет сегодня. Знает, что Мишка Аронов человек малопьющий и вцелом положительный, экскаватор утопить в глиняной жиже не даст, за сварщиками приглядит, уровни сам теодолитом отстреляет, на ночь вагончики обойдёт, чинарики потушит, чтоб не погорели бродяги.

— Да, ну вот, значит, — подобрался, выкорчевывая из грязи кривые ноги, к бытовке, Сергей, — Ты помнишь Андрюху-то Ефимова? Ну, Дюша рыжий?! Во-во, с "В" класса. Так он всё, того…

— Мелешь? — удивился, вдыхая капустный дух из суповой домашней банки, Михаил. Опять жена из недельной колбасы суп варила. А ведь сам на выходных покупал говяжий набор, захотелось вдруг, как у бабы Жени щей. Да ведь не переучишь. Ребятишек жалко, конечно, все ж таки трое — две девчонки и паренёк. Миша замер, погрузив ложку в прихваченное белыми ободками застывшего жира горло банки. А чего жалко? И не понять. Ведь Галя — мамка их родная, дома же еще тёща-бабка, полоумный тестюга алкаш, безработный шаромыга шурин. Сплошные родственники. Дочкам вроде и хорошо живётся, а сынок, кажется, грустит. Маленький кучерявый третьеклассник.

Интересно, когда заезжает к Галине вечером её кобель, увозит куда-то за гаражи, или на трассу, а иногда в город, песни в караоке петь, сын смотрит из-за занавески вслед маме, как идёт она, обтянувши клеенчатыми джинсами свои немного съехавшие вниз ягодицы? Выдумки. Мал еще паренёк, чтоб понимать-то.

— Да вовсе не мелю, — немного даже обиделся Сергей, заваривая потрескивающую лапшу в эмалированной оббитой миске, — Ты слушай лучше. Помнишь, была девчонка, помладше нас, лет на пять, жила в книжном? Батя у её был ещё директор комиссионки, наряжалась всю дорогу?

Мишка рассеянно кивал, отставил свой суп, по карманам шарил сигареты. Этот, мужик-то Галькин, вроде бы мент. Значит, он за рулём слегка подшофе, везёт её недалеко, за рощицу у кладбища. С ней он, конечно, немного пренебрежителен — не молодуха, чего ухаживать-то? Берет её за мелированный светлыми перьями затылок и это… Дальше думать неохота. А при чем тут сынок, спрашивается? Аааа, яснее ясного — мужик этот смотрит иногда, видит пацана, думает — о, такое ж ничтожество растёт, как рогатый батя.

— Ты слушаешь, Миха? — у Сергея на красной под ноябрьским стылым воздухом толстой шее стоят дыбом белесые волосины, ворот клетчатой рубахи давно пропитался кожным салом и не стиран явно с начала вахты.

— Ну вот, Андрюха гулять-то любил, помнишь? А тут, летом, приходит к нам в общагу, к пацанам с девятого СМУ, поставил, как положено. Говорит — всё, чуваки, шабаш! Женюсь, потому — влюбился. В Жанку, в эту с книжного, смекаешь? Ну, ты уснул, что ли?

— Слушаю, рассказывай дальше, — вздохнул Михаил, с ненавистью глядя на свой суп. Только ведь вчера был дома, на выходных. Жена обнимала, шептала что-то в ухо, изо рта у неё пахло приторной винной кислятиной. И тесть, и тёща, наверное, знают. Хихикают, мол, так его, дочка, раз телёнок. А шурин, как пить дать, ещё и курит с этим, когда придётся, цокает по свойски языком, теперь у нас тут свой мент имеется, другая масть в посёлке, значит, пойдёт. Тоска, а злости-то и нет. Никакого желания раздавить РОВДшный УАЗ вот этим, например, экскаватором. Или выщелкнуть жене парочку мелких зубов. Или ещё что, пострашнее.

— Ну вот, женился Дюша летом, а в октябре его так крепко дома достали — пырнул он, значит, тёщу, хлеборезом, тут жена в крик, он и её тоже… Трезвый, главное дело. Вспылил, выходит. В себя-то пришёл через минуту, да с балкона, с девятого этажа и сиганул. Прямо на крыльцо продуктового прилетел. Дак самый прикол, смотри — стервы эти обе живы, не дорезал, то есть. А сам Андрюха — в досках. Во жизнь! Чай будешь? С водочкой. Пуншик получается…

— Серёга, у тебя баба есть? — вздыхал, хлебая холодный суп, Михаил.

— Так это, конечно, — скосив глаза, кивал, выдавая ложь напускной небрежностью, толстый друг, — У меня же, сам знаешь — Светик постоянно, а ещё тут закрутилось с этой, как её? А, черт, ну во — Машка, штукатур… А чего?

— Да ничего, — пожал плечами Михаил, вставал, снова закуривая, отставил банку с едой, — Я тут подумал — время сейчас такое. Не простим потом себе, если в стороне будем. Ну, и Машке расскажешь, опять же. Со Светиком вместе. Так что, давай к концу недели собираться, братан.