Слабости (СИ)

…На балконе было сыро, но чисто. Крохотный столик, пластиковый стол, пустая пепельница. Юрка обезьянкой перелез через ограждение балкона в номере Бека, придерживая фотоаппарат, и только поморщился, глядя на приоткрытую дверь номера Никифорова. Снимай — не хочу. И уличный фонарь словно специально был расположен так, что его свет не задевал Юру. Зато в самом номере освещение было что надо для романтической фотографии. Да и вся обстановка буквально кричала о том, что находящимся внутри никто и ничто не интересен. Открытая бутылка вина, пара бокалов, разбросанная по полу одежда… Заглянув в номер для «разведки», Юрка тут же отшатнулся и вжался спиной в шершавую стену. Сглотнул, прикрыл глаза, пытаясь взять под контроль расшалившиеся нервы.

О своем нынешнем занятии Юрка старался особо не задумываться, искренне считая, что во всех этих непристойностях, которые он фотографирует, люди виноваты сами. Вышла певичка из дома без трусов — получила фотографию себя любимой с задравшимся платьем. Актер решил наставить жене рога, прогуляв юную любовницу по магазинам с минетом в примерочной кабинке — ну так за удовольствие надо платить. Этот случай был… другим. Просто другим. Там, в номере, были двое, которые ничего не скрывали, но и выносить свои отношения не собирались. А то, что их поцелуй нужен для поднятия тиража газеты… Такое разделение говорило не в пользу профессионализма Юры и его тщательно выращиваемого цинизма, но сейчас он чувствовал себя отвратительно. Все, что ему нужно — это вскинуть фотоаппарат и нажать на кнопку. Любовники даже не поймут, они так поглощены друг другом, что не услышат и взрыва рядом. Нажать на кнопку и… что? Избавиться от своих демонов? Предать свои собственные детские эмоции и чувства? Или понять, что детские уже давно стали взрослыми, а он и не заметил? Юрка не знал. Он просто не хотел знать. И разбираться почему именно — тоже. Но любопытство жгло. Он столько раз и так долго представлял себе, как это могло бы быть, что удержать себя сейчас не мог. Только глазком. Одним взглядом. А потом он решит.

…Разница между «трахаются», «занимаются сексом» и «занимаются любовью» Юрку никогда особо не интересовала. Не все ли равно, если движения по сути ничем не отличаются? Сверху, снизу, сзади или сбоку — меняются только физические характеристики типа угла и глубины проникновения, степени обхвата и возможности при этом подрочить или просто целоваться. Он никогда не думал, чем же они с Беком обычно занимаются, но сейчас понимание вдруг стало очень четким: трахаются. Просто трахаются. Причем только потому, что других вариантов сам Юрка не приемлет. Бесится от «телячьих нежностей», «бабских соплей» и всего того, что, как он считал, превращает мужика в тряпку.

Но Виктор сейчас не был похож ни на тряпку, ни на девку. Точеный, сильный, красивый, распаленный — он ласкал Кацуки так, что тот изнемогал под ним. Неторопливо, но явно умело и зная все самые чувствительные точки — он изводил его и только счастливо смеялся, когда Юри шипел что-то на японском умоляющим голосом. Между его раздвинутых бедер двигался то размашисто и быстро, то медленно и глубоко, пятнал кожу засосами, подолгу целовал губы и с почти болезненной нежностью ерошил волосы, вглядываясь в глаза.

Когда Юри вскрикнул мучительно и жарко, Юра отшатнулся. Кусая губы, обвел расфокусированным взглядом балкон и тьму улицы за ним. Собственное возбуждение приносило боль, но сейчас важнее было другое. Он не хотел быть на месте Юри. Не хотел быть с Виктором. А вот желание заглянуть в черные глаза Бека стало вдруг таким неистовым, что не оставило больше место сомнениям или другим размышлениям.

Юра перехватил фотоаппарат покрепче и буквально перелетел через ограждение. Вошел в номер, захлопнул за собой балконную дверь и буквально обрушился на вышедшего ему навстречу из ванной Отабека. От неожиданности тот покачнулся, не удержался и упал на кровать, зашипев от неудачного приземления. Раздраженно отложив фотоаппарат в сторонку, Юра оседлал его бедра, не давая подняться. Навис на руках, заглянул в глаза, в которых плескался тщательно скрываемый, но все равно заметный страх и тревога, и жадно впился в губы. Намеренно причиняя боль, заявляя свои права. Отабек потемнел лицом и попытался отстранить его от себя.

— Если тебя так завело…

— Я дурак, Бек, — прервал его Юра. — Если бы ты знал, какой я придурок.

Отабек сморгнул.

— Ты меня пугаешь.