Сладкая отрава (СИ)

Распахиваю дверь гостиной, словно надеюсь на чудо: увидеть ментора на полу – там же, где он был вчера. Однако комната пуста. Подхожу к распахнутому настежь окну: кусты перед домом примяты – сомнений нет, Хеймитч ушел через окно.

– Наверное, он протрезвел и поспешил к поезду? – размышляет Китнисс.

– Но поезд-то ушел еще вчера, – поворачиваясь к ней, говорю я.

Пытаюсь сообразить, что нужно делать. Медлить с принятием решения не приходится – нужно спешить за ментором, чтобы, чего доброго, Хеймитч не сотворил беды, когда обнаружит, что опоздал.

– Ты оставайся с Колином, – бросаю я Китнисс, – а я бегом на вокзал. Надеюсь, все обойдется!

Дождавшись быстрого кивка девушки, я спешу прочь: несмотря на протез, я могу неплохо бегать – Хоторн, конечно, легко меня обгонит, но сейчас соревноваться не с кем.

Железнодорожная станция встречает меня толпой встревоженных людей. Обычно здесь немноголюдно, тем более в столь ранний час. Меня беспокоит происходящее, но я игнорирую это: старательно выискиваю в толпе знакомый силуэт.

Хеймитч сидит в стороне ото всех – прямо на краю перрона, свесив ноги вниз. Я оказываюсь рядом так быстро, как только могу, и присаживаюсь рядом на корточки.

– Ты как, Хеймитч? – спрашиваю я. – Поезд уехал, но есть ведь телефон: всегда можно позвонить и помириться…

Я замолкаю, когда ментор переводит на меня совершенно стеклянный взгляд. Он еще пьян? Не похоже.

– Или можно съездить к ней, – несмело продолжаю я. – Четвертый не так далеко…

Хеймитч внезапно улыбается. Мне кажется, его лицо похоже на маску психа.

– Парень, как думаешь, – спрашивает он, – чего всем этим, – он кивает на людей вокруг, – не спится?

Оборачиваюсь. Действительно, слишком много здесь людей в форме – военных, и на их лицах явное беспокойство.

– Может, решили прогуляться? – глупо говорю я. Сам знаю, что неправ, но не решаюсь облачить в слова жестокие мысли.

За меня это делает Хеймитч.

– Поезд сошел с рельс, – сообщает ментор странно веселым голосом, – все до единого вагоны улетели в пропасть, сорвавшись с горы на границе с Одиннадцатым. Никто не выжил.

Ноги не держат меня: я падаю назад, приземляясь на бетонный перрон.

«Никто не выжил…».

Горло сдавливает комок.

Не могу говорить. Глаза жгут слезы.

«Я чужая здесь!», – сказала Кларисса в нашу последнюю встречу. Она была чужая везде: и в Капитолии, и в Двенадцатом… Ей не нашлось места под солнцем.

Перевожу мутный от слез взгляд на Хеймитча. Он сидит молча: в глазах пустота, и только на лице играет безумная улыбка.

Он знает, что убил ее. Он знает, что так и не сказал ей, как сильно она была ему нужна.

***

Похороны прошли без тела: извлечь останки со дна пропасти не удалось. После пожара, охватившего упавший поезд, распознать кого-то из пассажиров было невозможно.

Пустой гроб неспешно опустили в землю.

Траурный марш Двенадцатого проводил в последний путь ту, которая когда-то мечтала, что это место станет ее домом.

Хеймитч не проронил ни слова: всю церемонию он стоял ровно, как солдат, и просто смотрел в пустоту. Его не интересовали ни слова сожаления, ни просьбы пойти домой после того, как все закончилось.

Уже почти три часа, как разошлись последние, кто пришел проститься с Рисой, а он все сидит возле ее могилы и о чем-то рассказывает той, которая уже не слышит его.

Ментор плачет, гладя рукой свежую могилу.

Я и Китнисс не решились бросить его: мы расположились в стороне, чтобы не мешать Хеймитчу проститься с Клариссой, но при этом не оставлять его одного. Мы с ней сидим на густой траве возле старого дерева, Китнисс доверчиво прислонилась ко мне, а я обнимаю ее за плечи.

На душе пусто, хочется плакать. Кларисса не заслужила всего этого: огонь ее глаз должен был гореть еще долгие годы.

Замечаю, что Китнисс в сотый раз теребит в руках записку, оставленную Рисой. Что в ней? Почему Китнисс не выбросит ее?

– Ты никогда не дашь мне прочитать? – спрашиваю я.

Девушка поднимает на меня глаза, размышляет. Мне хотелось бы знать, о чем она думает.

– Возьми, – внезапно говорит Китнисс, протягивая мне листок.

Неожиданно мне становится очень страшно. В этой записке заключен какой-то особый смысл, раз Китнисс столько раз ее перечитывала. Подношу листок к глазам.

Всего несколько слов, но от них все внутри холодеет. Красивым почерком Клариссы выведено заклинание:

«Не верь Питу. Охмор невозможно победить до конца».

На пару секунд я перестаю дышать. Сразу же вспоминается, как Китнисс бросила упрек в адрес Хеймитча, когда он твердил, что Риса не может его бросить. «Может, Хеймитч, ты это заслужил!». Про меня можно сказать то же самое: я заслужил.

Я боюсь посмотреть на Китнисс. Кларисса многое знала про охмор, она не может ошибаться – это неизлечимо. Я опасен для Китнисс.

– Ты последуешь ее совету? – тихо спрашиваю я. Не узнаю свой голос, он хриплый от волнения и страха.

Китнисс молчит, отстраняется. Внезапно мне становится так холодно, словно у меня отняли последнее, что согревало меня в этой жизни. Если Китнисс уйдет, меня ждет та же участь, что и Хеймитча – сумасшествие. Теперь уже настоящее, без яда ос-убийц.

– Посмотри на меня, – просит Китнисс.